То корову сожрут, то пару овец, чуть мальчонку-пастушка до смерти не защекотали — это обычай у них такой, людей сначала мучать, а потом — живьем и съедать. Даже и не поджарив… Вот и меня позвали — с перепончатыми болотными бороться. Я и Слово говорил, и Отстань-траву зажигал, и богов старых, тех, которые под половицами от старости и немощи спят, звал — да все без толку. Что было делать? Вспомнил я, что мимо нашей деревеньки тот самый Дурий Бог проходил. И решил я ему поклониться, да помощи попросить. Найти его легко оказалось — он, как обычно, в теньке под деревцем лежал, да дурака валял. Подошел я к нему — а он внимания не обращает. Обратился со всей вежливостью, все слова сказал, которые надо было, а он — как будто меня и нет. Начал ему рассказывать, и так, и этак, прошу, мол, помочь. А он — ни слова. Я его за плечо, сначала легонько, потом — сильней. Да разве бога, хотя бы и придурошного, с места сдвинешь? Как скала, а меня — вроде и не замечает. Тут я рассердился, начал его и так и этак пихать, потом ногами пинать. А он взял да на другой бок перевернулся, знай себе, глазами хлопает. Наконец, обратил на меня внимание. «Чего тебе, говорит, надо?». Я объяснил. А он мне: «Это дело ведунов — нечисть гонять. Ты ведун — ты и работай. А нам, богам, работать не пристало». «Пойдешь?» — спрашиваю. «Нет, я — ленюсь!». «А мы тебя тогда в деревне чем только ни угостим, все тебя любить будут да лелеять!». А он: «Меня и так пирогами кормят, да девки целуют!». Тут вконец я рассердился, хвать Дурьего Бога за волосы и рванул, хотел поднять да работать повезти. Но не знал я, что эти волосы золотые, если за них рвануть, не только не рвутся, а кожу, как сотни ножей, режут. Смотрю — у меня вся ладонь в крови, мясо срезано, даже кости видны…
Нойдак посмотрел на руки Темяты. Они были чистые, без шрамов.
— Он мне и говорит: «Дурак ты, а не ведун! Кто ж богов за волосы таскает?». А сам взял мне руку, да лизнул ладонь. Сплюнул. Смотрю — ран как не бывало. А он мне говорит: «В следующий раз не хватайся. А теперь — катись отсюда. Я за тебя твоим делом заниматься не намерен!». А я ему: «Ты должен мне помочь!». «С какой стати?». «А с такой!» — говорю, — «Ты как меня сейчас обозвал? Дураком? Дураком! Обозвал?» — спрашиваю. «Обозвал…» — согласился Дурий Бог. «Слово не воробей, выскочило — не поймаешь! Раз сам меня дураком признал, то теперь помогай — ты же Бог Дураков!». Он на меня так и уставился, потом все понял, покачал головой, встал и говорит: «Веди уж, раз на слове поймал!». И повел я его, сам иду спереди, он — сзади плетется, да все меня ругает, что поднял я его с насиженного местечка, да соловушку не дал дослушать…
— И как, разогнал Дурий Бог нечисть? — спросил Нойдак, ловивший каждое слово.
— Да как тебе сказать? Короче, подходим мы к тому месту у болота, где нечисть собралась. Дурий Бог плетется себе, облачка на небе разглядывает, да в носу ковыряет. Зато кикиморы да квакеры бородавчатые, едва Дурня приметив, так и бросились кто куда. Кто в болото, кто вообще вдаль бежать без оглядки. «Где же твоя нечисть?» — спрашивает Дурий Бог. «Разбежалась…» — отвечаю. «Ну и зачем для этого надо было меня сюда тащить?» — пожимает плечами Дурень.
— А что было дальше?
— Да ничего. Деревенские рады были безмерно, какими только пирогами да пряниками не наугощали Дурьего Бога, рубаху ему расшитую подарили, да девки перецеловали. Ну и меня, понятно, тоже одарили…
— А можно ли мне этого Дурьего Бога найти? — спросил Нойдак.
— Да чего трудного… — ответил Темята и начал подробно описывать, где и как отыскать это чудо-юдо, тем более, что Дурьего Бога как раз видели совсем недавно неподалеку.
* * *
Искать долго не пришлось. Вернее, все было крайне просто — надо было найти речку, возле нее — пригорочек с деревцем, а под этим самым деревцем, в тени, и лежал на травке тот, кого искал Нойдак. Бог-дурачок или Бог Дураков оказался совсем юным, нечто среднее между подростком и юношей, с румяным веснушатым лицом, кудрявыми золотистыми волосами, давно не знавшими гребня и потому всклокоченными, небольшим глупым носиком над безусой губой и удивительно глубокими небесно-голубыми глазами. Парень был одет в одну лишь рубаху, явно новую, местами — чистую, а другими местами — уже свежевыгрязненную, да и с двумя прорехами на плече и груди, через которые проглядывались совсем не махонькие мышцы на розовом теле. Бог — если, конечно, это был бог, валялся пузом кверху, мечтательно разглядывал проплывавшие пушистые облака и меланхолично пожевывал травинку. На Нойдака он внимания не обращал ровным счетом никакого…
Впрочем, его все-таки что-то отвлекало. Время от времени парень досадливо отмахивался от чего-то рукой. Мухи? Нет, это были не мухи. Дело было в том, что Нойдак услышал знакомый, обычно только ему слышимый голос Духа.
— Ну, скажи, ну скажи! — канючил Дух.
— Отстань! — равнодушно бросил Дурень.
— Не отстану, пока не скажешь! — все более наглел Дух.
Юноша сделал вдруг быстрое движение рукой и поймал что-то в воздухе. Визг! Да ведь это же Дух визжал — в первый раз в жизни Нойдак услышал от него вопли…
— Отпусти, ухо оторвешь! — вопил Дух, — А мне еще им слушать надобно будет!
— Жаль, розги нет под рукой, — зевнул Дурий, — ну да ладно, можно и так!
Последовали пара громких шлепков, Дух завизжал еще громче.
— Да больно же! Отпусти, я больше не буду!
— То-то же! — сказал Дурень и вновь улегся на бок, продолжая жевать травинку.
Послышалось обиженное нытье Духа, которое постепенно удалялось. Теперь Нойдак уверился, что перед ним действительно не меньше, чем бог. Ведь до сих пор еще никто не драл уши и не шлепал Духа по мягкому месту… Страшно, конечно, разговаривать с богами, но, вроде, не впервой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126