Начальство, оно и есть начальство, гудел народ. Петро Нетудыхата заседал вместе со всеми, хотя соседи его пока не донимали: просто ему хотелось побыть с народом. Даже Хорек, изменив своему заведению, в котором из-за наплыва дачников негде было яблоку упасть, притащился в корчму и натирал до блеска отчаявшуюся увидеть что-либо приличное скамью вельветовыми штанами. Он молчал, потому что сказать ему было нечего, – соседи сожрали в погребе его заведения все, что нашли, и когда Параська, которая советовала ему купить металлические ящики для припасов, которые он так и не купил, потому что пожалел трудовых денег, узнает об этом, то ему придется приобрести ей путевку на какой-нибудь далекий остров, чтобы она не съела его заживо. Надо бы выяснить, где еще существует каннибализм, думал Хорек. И почем туда путевки. Авось повезет. А потом жениться на Гапке и поставить ее за стойкой. Чтобы такой красотой полюбоваться, посетители набегут, как тараканы. И денежки поплывут к нему рекой. А характер у Гапки уже почти ангельский, Голова ее хорошо обломал. А я научу ее стаканы мыть, и жизнь пойдет своим чередом, а по ночам… Но тут Параськина голова в очипке, как несостоявшийся персонаж фильма про распоясавшихся динозавров, показалась в приоткрывшейся двери и Хорек был вынужден соскользнуть вниз и оказался среди множества грязных, пыльных туфель и штиблет, которые, дразня, принялись пинать его по ребрам, чтобы позабавиться, а он, горемыка, лишенный возможности подать голос, был вынужден сносить это издевательство над остатками мужского достоинства, которое вследствие длительного проживания под одной крышей с Параськой почти сошло на нет. «Ушла, ушла!» – услышал он наконец голоса доброхотов и вылез, как заново на свет народившись, из-под стола и сразу же присосался, как младенец к груди матери, к стакану с живительной влагой, но тут чуть слышно скрипнула дверь, лица собутыльников окаменели, как длинноносые статуи с острова Пасхи, и шестым чувством Хорек почувствовал, что за ним стоит его половина, которая, если не принять решительных мер, вцепится в остатки его оселедца, да так, что тому будет нанесен значительный ущерб. И Хорек быстро сказал:– Друзья, выпьем за Параську, за мою верную и горячо любимую половину, которая всегда и во всем поддерживает меня, окаянного…Хорек всхлипнул, потому что слишком уж глубоко вошел в образ, но Параське показалось, что в его монологе слишком мало искренности, и она – нет, интуиция Хорька не подвела – молча, как Немезида, вцепилась в остатки его шевелюры. Хорек не долго думая сунул ей локтем под ребром, но попал не в Параську, а в широко раскрытую от хохота пасть соседа по лавке, и через мгновение в корчме разразился ужасный мордобой, да такой, что невозможно было отличить, где у человека морда, а где задница, потому что все переплелось, как в гадюшнике, и норовило быстренько и без потерь оттузить всех остальных, чтобы они наконец признали свою неправоту и уселись на лавке для степенного обсуждения ситуации.Длился мордобой каких-нибудь десять минут, за которые все, что они ели и пили, оказалось у них же, но только не внутри, а снаружи. Запыхавшись, они угомонились и действительно чинно уселись и опять заказали горилочки и жаренной, как водится, колбаски, чтобы унять разбушевавшийся от возни аппетит. Больше всех досталось Павлику, который отчаянно вопил, что с ним поступили не по справедливости, но его никто не слушал, потому что о какой справедливости может идти речь, если супружниц нельзя оставить в собственном доме без пояса целомудрия, который те, как кажется, вообще разучились снимать, дачники напуганы и, возможно, съедут и только дачницы проявляют к соседям некоторый, в присутствии посторонних, умеренный интерес. Но разве хорошо будет, если Горенка превратится в место свиданий городских жительниц и соседей? Это, конечно, проще, чем торговать на рынке овощами. Приманил в дом соседа, а для этого нужен всего лишь погреб да круг колбасы, сдал квартиру дачнице и лежи под грушами на раскладушке и созерцай роскошные, летние небеса. А денежки будут течь рекой. Вот гадость-то, до чего дожили!Нет, ничем не угодишь жителям славной нашей Горенки! Все им не так! Но положение и вправду было трагическое. А тут кто-то подлил масла в огонь и сообщил, что Гапка, невзирая на наличие у нее в погребе здоровенного соседа, сдала собственную спальню одинокой, к тому же очкастой блондинке, которая возвращалась в город за деньгами. Так что Гапка уже обогащается и только делает вид, что дудка ее не помогает, а вот если поискать в подземельях у нее под домом, то, может быть, там и не одна дудка сыщется, надо только для этого снести змеиное гнездо – Гапкин дом. Идея сразу же нашла множество восторженных почитателей, которые вывалили на улицу и с криками, которыми подбадривали сами себя, ринулись к источнику вселенского зла – Гапке. А Гапка тем временем сладостно дрыхла и наслаждалась, как выразился бы Голова, дарами сна. Дачнице, то есть Мане, не спалось, и она рассматривала сквозь занавеску бледный свет луны и размышляла о том, что как только насобирает достаточно материала, то сразу же уедет в город, потому что от хронического недосыпания у нее могут появиться галлюцинации, что исключительно опасно ввиду ее постоянного общения с людьми, которые живут в мире собственных фантазий. Шум толпы, напоминавший издалека морской прибой, она поначалу сочла наваждением – откуда вдруг в Горенке взялось море? Но шум усилился и море, только не настоящее, а человеческое, вдруг заплескалось у Гапкиного дома. «Выходи, подлая ведьма, выходи, – кричали в толпе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87