– Разве? Первый раз слышу. А я – по категории А-5.
– Конечно! У вас всегда и во всем категория А, да еще пятерка вдобавок. Иначе вы не можете, – сказала Юри.
– Это из-за корейской войны. Меня ведь тогда призывали.
– А не слишком ли жирно для вас иметь категорию А-5? Вы ведь даже не женаты.
– Но зато у меня двое детей!
– А ты разве их кормишь? – рассмеялся Такэси.
– Естественно, кормлю! У меня очень развито отцовское чувство.
– Учтите, – сказала Юри, – как только разговор коснется президентских выборов или вьетнамской войны, вечеринке конец.
– А если рассказывать благородно-непристойные анектоды, вечеринка затянется до самого утра, – парировал Такэси.
Фрэнк рассмеялся.
– Такэси, как только ты почувствуешь, что гости тебе осточертели, подними палец, и я заговорю о политике.
Вспомнив наконец о вежливости, подобающей хозяину дома, Такэси спросил:
– Как поживает Ронда? Верно, очень похорошела…
– Лучше скажи, как выгляжу я. Восстановилась ли моя сексуальная привлекательность? – Фрэнк потеребил лацкан вельветовой куртки.
– А разве она у вас была? – насмешливо спросила Юри.
– Вот тебе и на! Неужели не было? А я-то думал, что раньше…
– У вас, видно, плохая память. А у меня память отличная.
– Моя жена в последнее время стала приобретать светскость! – рассмеялся Такэси.
В смехе мужа Юри не почувствовала ничего, кроме безобидного подтрунивания.
– Юри, неужели у вас действительно хорошая память? Что-то не верится. Я ведь человек лирического склада, любитель красивых романов, так что…
Юри попыталась вспомнить, как было, когда она спала с Фрэнком, но не смогла. Во всяком случае, ни романа, ни лирики не было.
– Это ты-то человек лирического склада?! Не смеши! Ты прозаичен и обладаешь объективностью историка, который служит повелителю, находящемуся в зените власти, – сказал Такэси.
– Каждый человек старается осуществить свою мечту. Вот я и пытаюсь быть лиричным.
– Ну, это другое дело! А вы как, мадам? По-моему, одно время вы просто захлебывались от лирики, как истинный поэт, – сказал Такэси, взглянув на жену, и пошел в кухню за вином.
– Оказывается, вы до сих пор влюблены в Такэси, а он в вас.
– Если ваши наблюдения позволяют сделать вам такой вывод, значит, так оно и есть. Вы ведь обладаете объективностью историка, служащего повелителю.
– Вот именно! Оттого и страдаю. По-моему, муж и жена должны иметь убежище для совместного одиночества и свои собственные слова для беседы между собой. Иначе слишком уж все пусто. А меня постоянно вынуждали изъясняться общими фразами, и, когда мое терпение кончилось, я быстренько развелся.
Вернулся Такэси, передал Фрэнку бокал мартини.
– Ну как, я не слишком быстро? Успели объясниться?
– Ты отсутствовал как раз столько, сколько надо.
– А по-моему, слишком мало! – с притворным вздохом сказала Юри.
– Такэси, ты знаешь, заседание ученого совета в нынешнем голу состоится в городе А. Я там побуду подольше, мне обязательно надо повидаться с ребенком. – Фрэнк перевел разговор на детей.
– С каким ребенком?
– Со старшим. Мальчишке уже девять, и он научился говорить довольно горькие вещи.
– Они уж такие, наши дети. Я, например, дочки боюсь гораздо больше жены. Да и Юри тоже боится – заставляет меня считаться с собой, а сама считается только с дочерью.
– Вполне естественно. Риэ – умная девочка, а в последнее время становится очень привлекательной. Вам, должно быть, неспокойно.
– Особенно если в доме такой мужчина, как ты.
– Да что ты! Я ведь теперь паинька.
– Знаешь, у Юри с недавних пор появились какие-то странные ощущения… Она, кажется, беременна.
Фрэнк бросил пытливый взгляд на талию Юри.
– В двадцатом веке беременность уже не является символом счастья. Как раз наоборот – это катастрофа, это шаг к бесплодию. И американская литература так считает, начиная с Фолкнера.
– Наверно. Но нам наплевать на цивилизованные страны. В нашей семье это символ мира.
Юри подмигнула Фрэнку.
– Вы мыслите широкими категориями и заглядываете в будущее, на сто лет вперед. Почему же тогда «символ мира»? Скорее уж, предтеча революции!
– К нам это все равно не относится, – сказал Такэси. – У нас в доме все спокойно.
Фрэнк взглянул на Юри.
– Юри, надеюсь, вы не на свидание идете?
– Я бы попросил не внушать моей жене странных мыслей! – усмехнулся Такэси.
– А ты что, иногда волнуешься? – спросил Фрэнк.
– Да как тебе сказать… Пожалуй, порой и настраиваюсь на волнение. Если Юри ни с того ни с сего становится очень уж оживленной. И потом, надо же иногда говорить жене комплименты. Вот сегодня, например, она с таким рвением пекла печенье, словно собиралась отравить всех гостей.
– Фрэнк, неужели у вас нет ни капли сострадания к женщине, с которой так обращается муж?
– Сострадание растет во мне с каждой секундой. Пожалуй, я не прочь вас утешить.
– Давай, Фрэнк, не стесняйся! Только, прошу вас, не исчезайте вдвоем. А то не хватит партнеров для бриджа. Вы как-нибудь в другой раз, ладно?
– Ронда сказала, что минут на десять опоздает, – переменил тему Фрэнк.
– Сколько раз вы виделись на прошлой неделе?
– Один. У Ронды очень развито чувство собственности, при встречах она совершенно не позволяет отвлекаться…
Это Фрэнк сказал специально для Юри. Юри, подцепив большим пальцем ожерелье, поднесла его к краешку губ и взглянула на Такэси.
– Знаешь, Ронда на прошлой неделе ужинала с одним дорожным инженером, который приехал из Чикаго. Пригласила его к себе. Но к сожалению, никто не видел, когда он от нее ушел.
– Да ну?
Фрэнк, глядя на ожерелье Юри, сказал:
– Значит, я дал маху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11