Бык, которого мыли у кромки воды, смотрел на них маленькими красными глазами. Юри и Эйко вместе учились в университете и жили в общежитии, в одной комнате. В то лето у Юри неудачно закончился ее первый роман и она решила поехать к Эйко, жившей на берегу Японского моря. Потом они обе вышли замуж.
Интересно, какая сейчас Эйко? Может ли она быть другом Юри, как прежде? Или им не о чем будет говорить?… Если я даже и вернусь в Японию, подумала Юри, никого там нет: ни подруг, ни друзей. Подруги живут своей жизнью, мужчины, с которыми она была когда-то знакома, тоже. Пожалуй, с мужчинами дело обстоит еще хуже. Когда-то она издевалась над ними, и они в конце концов теряли терпение и начинали ей платить тем же. Теперь, если бы с ними встретиться, и вспомнить было бы нечего, кроме старых обид. Ей хочется вернуться в Японию, наверно, потому, что она истосковалась по близким. А близких-то и нет. Не найдется человека, с которым можно было бы поговорить по душам. Вряд ли те немногие люди, с которыми она некогда дружила, отнесутся к ней по-прежнему. Большинство японцев не любит своих, вернувшихся из Америки. Она раньше тоже не любила таких. Наверно, и сейчас не любит. Выходит, я не люблю самое себя, подымала Юри.
За высокой травой гасла и зажигалась неоновая вывеска «Три краба». Мужчина не испытывал голода по женщине. Ему было просто приятно. Опустошенность и грусть, жившие в душе мужчины, передались Юри, и между ними установился какой-то нежный контакт.
– Почему ты такая молчаливая? – спросил он.
– Мне нечего говорить, – сказала Юри.
– Пойдем туда, – он кивнул в сторону «Трех крабов».
Машина, словно стареющая женщина, тяжко вздохнула и, как несмазанная колымага, со скрипом покатила по дороге.
– Домой почему-то совсем не тянет, – сказал мужчина. – Хочется еще немного побыть вот так, как сейчас…
Расслабленное тело Юри его успокаивало. Юри, прислонившись щекой к оконному стеклу, смотрела на море. Она вспомнила гладкую кожу и широкие ноздри Фрэнка Стейна, толстые губы Саши, неглубокие морщинки у носа госпожи Йокота и ее похожий, на воркованье говорок. Вспомнила голос Такэси, резкий, словно звон листов алюминия, ударяющихся друг о друга. И голос Риэ, когда она говорила «Это не женщины, а испорченные девушки», тоже резкий, но чуть потише, словно скребут чем-то острым по латуни. У отца и у дочери голоса были металлические.
Небольшая бревенчатая гостиница казалась неотъемлемой частью приморского пейзажа. И заманчиво мерцала вывеска «Три краба». И в окнах горел зеленый свет…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11