Он и сам
понимал, что думает, чувствует, поступает как черно-белый одномерный герой
романтической драмы.
Реальность умерла пятнадцать лет тому назад. И тогда же, пятнадцать
лет тому назад, родился миф. Вне себя от горя, он в приступе мазохизма
взлелеял его в своей груди. Он превратил Кристину в легенду. В смерти она
стала еще красивее, чем в жизни. В смерти ее любовь стала еще крепче...
стала собственнической. Он осквернил Кристину самым худшим образом -
превратил память о ней в свою болезнь.
Умом-то он все это прекрасно понимал, но ничего не мог с собой
поделать. Умом он понимал, что сделал из памяти о Кристине своего рода
барьер, отгораживающий его от всех нормальных человеческих отношений. А
теперь он не мог этот барьер сломать.
Глупо, конечно. Ведь в смысле абсолютной верности он уже предал
Кристину - если слово "предал" здесь вообще уместно. Он предал ее в тот
миг, когда протянул руку Барбаре. Он предал ее тогда, когда они, вслед за
Мэри и Томом, начали обмениваться улыбками. Он предавал ее каждую ночь,
когда они ложились вместе спать. Что значит тогда последнее предательством
Оно пошло бы ему только на пользу. И дух Кристины, наконец-то, обрел бы
покой.
И все равно он не мог заставить себя пойти на то, чего так хотело его
собственное тело. И Барбара. Авери знал, или думал, будто знает, что для
нее все это означает не более, чем ему бы того хотелось. Она уже сказала
ему, что вовсе не является девушкой. К тому же у него сложилось вполне
определенное впечатление, что жизнь в сумасшедшем доме телевизионных камер
и искусственных драм вызывает неизбежные и не менее искусственные романы и
готовые, отрепетированные эмоции... И все равно, ненавидя себя, жалея
Барбару, уговаривая несуществующую Кристину, он не мог решиться на
интимность.
Барбара не жаловалась. Она была терпелива и ласкова. И от этого Авери
ненавидел себя еще больше. Он стал извращенцем и сам понимал, что отчаянно
пытается превратить извращение в достоинство...
Обычный день в Лагере Два начинался сразу же после восхода солнца.
Раннее утро, как они обнаружили, самое лучшее время суток. Обычно в
воздухе еще ощущалась прохлада, за которой крылось обещание полуденного
жара. Раннее утро, когда воздух чист и покоен, а море - словно зеркало,
пьянило, как хорошее вино. Тот, кому выпадало дежурить последним, готовил
завтрак, а тот, кто в это время отдыхал, потом брал ведро и шел к ручью за
водой.
Завтрак - самое время для обсуждения планов. Особенно всяческих
грандиозных прожектов, которым или вообще никогда не суждено
осуществиться, или дело до которых дойдет еще очень и очень не скоро. Они
собираются построить лодку, они собираются сделать мебель для лагеря,
настанет день, когда они возьмутся за строительство дома. За завтраком
вымыслы и реальность сливались воедино с крепким, как виски, воздухом.
А потом - и не надо никуда спешить, ведь никто не опаздывает ни на
поезд, ни в контору, ни в студию, ни в класс - потом начинались обычные
утренние дела. "Уборка" для Мэри и Барбары: проветривание спальных мешков,
мытье посуды, уборка мусора и все такое. Авери и Том тем временем собирали
дрова для вечернего костра и отправлялись на охоту, рыбную ловлю или сбор
фруктов - или, как часто получалось, и то, и другое, и третье
одновременно. Пока что вся их рыбная ловля ограничивалась ручьем - леска и
согнутая булавка: просто, но не слишком успешно, или вообще руками - это у
Тома получалось совсем неплохо. Пойманная ими рыба (больше двух с
половиной фунтов ни разу не попадалась) по вкусу напоминала лосося.
Периодически возникли идеи о ловле рыбы в море, но для этого требовалась
лодка и нечто более совершенное, чем согнутые булавки.
Том первым поднял вопрос о дополнительном оружии. Их "арсенал"
состоял из револьвера, четырех ножей и двух топориков. Как справедливо
отметил Том, все рано или поздно выйдет из строя - особенно это касается
револьвера, к которому осталось всего тридцать четыре патрона. Со
временем, несомненно, и ножи, и топорики вполне могут сломаться. А значит,
следовало прямо сейчас, пока не поздно, сделать что-нибудь новое. Тогда в
будущем потеря или поломка не обернется непоправимой трагедией.
Прежде всего они попробовали сделать метательные копья. Они даже
изготовили несколько штук - вроде тех, что использовали "золотые люди".
Результат, однако, никак нельзя было назвать удовлетворительным.
Найти твердое прямое дерево для древка оказалось довольно просто. Они
вырубили необходимые куски топором, обработали ножами и отшлифовали
кусочками камня. Концы они сделали твердыми, слегка обуглив их в пламени
костра. Они даже попробовали изготовить каменные наконечники. Но почему-то
все получалось не совсем так, как хотелось бы. То ли центр тяжести
располагался не там, где следовало, то ли острия были недостаточно тверды,
то ли они неудачно прикрепляли каменные наконечники к древкам. В конце
концов им пришлось отказаться от копий.
Тогда Авери пришла в голову другая идея. Дело в том, что они с Томом
начали использовать свои топорики как метательное оружие. Том даже
ухитрился убить маленького, но очень агрессивного "обезьяномедведя" - он
метнул топорик, и лезвие по рукоятку вонзилось в горло зверя. После этого
случая Авери решил, что изготовление метательных дротиков - более
перспективное занятие, чем продолжение работы над копьями и попытки
изготовить сложные устройства типа арбалетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66