И так как четверо его слушателей беспокойно задвигались, Ипполит продолжал тоном выше; он побледнел и старался пальцами левой руки приподнять парализованное веко над кроваво-красным белком.– Повторяю, дело мы ликвидируем. В течение трех лет будем работать с четвертью наших станков и постепенно покроем расходы на оборудование. Тогда закроем лавочку, и фабрика будет про-да-на.В наступившей тишине слышно было, как выбивают дробь зубы дяди Миртиля.– Мы с Миртилем выходим из дела. Жозеф и Гийом справятся одни. Если ликвидация пройдет так, как мы рассчитываем, я куплю им в Париже банкирскую контору. Вот и все.Все по-прежнему молчали, и тогда Ипполит прибавил, опустив парализованное веко и весь – от мощного затылка до подгрудка – налившись кровью.– Замечу только, что я выхожу в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году из дела гораздо более бедным, чем был в семидесятом году, но поскольку каждый из нас с тех пор выполнял свой долг, я не стану никого упрекать и не буду больше распространяться на эту тему. Бог дал, бог и взял, да будет благословенно его имя!Ипполит поднял свою огромную руку, и четверо остальных увидели, что он вдруг улыбнулся. Но тут произошло нечто неожиданное. Дотронувшись случайно до полей цилиндра, Ипполит вспомнил, что он все это время простоял с покрытой головой. Его улыбка погасла, он резким движением швырнул цилиндр на стол и, нахмурив брови, с выражением безграничного презрения посмотрел на сыновей.Сыновья, как загипнотизированные, следили за каждым жестом отцовской руки. И сказали в один голос:– Нечего об этом и думать.– Что?– Нечего об этом и думать, – повторил увереннее Жозеф.– Бросить фабрику? – просипел Гийом. – Нечего и думать об этом, отец.Из всех речей, которые когда-либо слышал Ипполит от льстецов, ни одна не произвела на него такого действия. Не сдерживаясь больше, старик крикнул:– Теперь ты видишь, Миртиль, как они с нами считаются?Миртиль застыл на месте, точно статуя оскорбленного достоинства. Но Жозеф уже закусил удила:– Крайние меры хороши только при начале дела, а никак не при конце. Прошу вас, разрешите мне попробовать. Ведь я уже говорил со Штернами. И разве Гийом п дядя Вильгельм не заинтересованы в том, чтобы наше дело продолжалось?Ипполит с ворчанием отвернулся и неопределенно мотнул головой. Жозеф счел это знаком поощрения. Он быстро продолжал:– Черное сукно больше не продается? Чудесно! Будем делать цветное. Если покупатель не хочет «амазонки», дадим ему последние новинки.Ипполит живо повернулся к сыну, а Миртиль выпрямился во весь рост. У Гийома не созрело еще никакого решения – он решил только бороться за отвоеванные позиции. Однако при мысли, что борьбу отныне придется вести на неприятельской территории, он побледнел, как мертвец.– Безумие! Я думал, что ты умнее, – обрел наконец Ипполит дар слова.– А почему бы нам не выпускать такой же хороший товар, как в Рубэ или в Англии?– Никаких «почему». Это не наш товар.– Будет наш.– Это не по моей части!– Будет по твоей.– Я отказываюсь рисковать всем.– И все-таки придется рискнуть. Гийом и я еще молоды, нам рано записываться в биржевые зайцы. Об этом нечего и думать.– Значит, вы выбрасываете нас вон? – загремел Ипполит, хватая со стола цилиндр и взглянув на брата.– Кто об этом говорит? – начал Гийом. Он уже пришел в себя. – Предложение Жозефа заслуживает обсуждения, и мы еще можем…– Ты говорил об этом со Штернами?– Штерны покупают на два года вперед половину цветного сукна, которое мы будем выпускать на пробу.– Не желаю. Я не умею делать цветное сукно, – закричал Ипполит.Жозеф бросил на стол связку разноцветных образцов.– Разве так уж трудно его делать? Пхе!Тот, кто увидел бы лица и жесты четырех фабрикантов, жадно склонившихся над измятыми кусочками сукна, понял бы многое. В глубокой тишине, прерываемой шумным дыханием, хищные пальцы ощупывали, мяли, раздирали по ниткам кусочки сукна, надеясь открыть в хитросплетении основы и утка тайну конкурента.– Саржа, – прошептал наконец дядя Миртиль, растягивая на суставе согнутого пальца кусочек голубого сукна.– Ну что же, господа фабриканты? Видели? Хорошенько все разглядели? Разве это так уж трудно?– А как красить? – прошипел Миртиль, с отвращением глядя на Жозефа, как на ящера в банке.– Красильщики-то на что?– Окраска, по-моему, не такое уж сложное дело, – пробормотал дядя Вильгельм.Ипполит резко вскинул голову и повернулся к шурину:– А ты, что бы ты сделал на моем месте?– Я бы доверился им, – просто ответил Блюм.Ипполит зашелся от гнева.– Так я и знал, – и проворчал себе под нос: – Лотарингию сразу видать – любит деньги загребать…– Решено, – воскликнул Жозеф, подкидывая на ладони образцы, – делайте себе потихоньку черное сукно, а мы с Гийомом попытаем счастья. Если через два года мы не заработаем четыре миллиона, можете назвать меня идиотом.– Речь идет только об одноцветном? – спросил Ипполит, начиная сдаваться.– Речь идет обо всем, что поможет нам выбраться из ямы и не стать менялами и ростовщиками, отец.– Если они воображают, что мы будем спать на наших черных сукнах, как корова в навозе, так они ошибаются, – сказал Жозеф, когда за старшими Зимлерами захлопнулась дверь. – Сейчас не время останавливаться на полпути. Или все, или ничего – только так стоит вопрос. Папа правильно сказал, что сегодня утром вся Франция узнала об этом. Триста французских фабрикантов в этот самый час обсуждают, что им предпринять. Человек пятьдесят решат бороться. Из этих пятидесяти – десять добьются успеха. Мы должны быть в числе этих десяти. Рынок будет принадлежать тем, кто вырвется в гандикап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115