Хилари поставила машину за голубым «джипом». Тони жил на втором этаже двухэтажного дома. Увидев Хилари на пороге, он не удивился.
— Я догадывался, что Мишель позвонит.
— Да? А почему не ты?
— Он, наверное, сказал, что я стал развалиной. — Как видишь, он преувеличивает.
— Мишель очень беспокоится за тебя.
— Я возьму себя в руки, — принужденно улыбаясь, сказал Тони. — Все в порядке.
Как он ни пытался спрятать горе и казаться спокойным, его глаза тускло глядели на Хилари. Ей стало больно. Она не знала, как следует поступить, что сказать. А может, просто помолчать.
— Я оправлюсь, — повторил Тони.
— Мне можно войти?
— Конечно. Прости.
У Тони была двухкомнатная квартира: спальня и большая светлая гостиная с высоким потолком и тремя окнами на северной стене.
— Хорошее освещение для работы.
— Я специально искал такую квартиру.
Комната больше походила на студию, чем на гостиную. На стенах были развешены картины. Незаконченные холсты стояли вдоль стен, лежали, сложенные один на другой, на полу, громоздились по углам. Посередине комнаты высились два мольберта. Книжные полки, до потолка, ломились от книг. Правда, некоторые уступки были сделаны и обычной мебели: два диванчика, торшер и столик для кофе составляли уютный уголок для отдыха.
— Я решил напиться, — сказал Тони, закрывая дверь. — Здорово напиться. И тут позвонила ты. Хочешь что-нибудь?
— Что ты пьешь? — спросила Хилари.
— Виски со льдом.
— Мне то же самое.
Пока он на кухне готовил напитки, Хилари внимательно осмотрела картины. Некоторые работы поражали предельной реалистичностью изображения: тщательно выписанные детали, точность пропорций придавали этим картинам сходство с фотографией. В совсем другой манере были выдержаны тут же стоящие холсты, чем-то напоминавшие сюрреалистические полотна Дали и Миро. И эти работы, где была запечатлена действительность, преломленная сквозь сознание художника, казались более реальными, чем те, где детали воспроизводились с фотографической точностью.
Тони вернулся, держа в руках бокалы с напитком.
— Твои работы очень свежи и удивительны.
— Правда?
— Мишель прав. Картины будут покупать, если ты их выставишь.
— Приятно так думать.
— Если бы попробовал.
— Я уже говорил: ты очень добра, но не можешь судить о произведениях.
Тони был сам не свой. Равнодушный голос. Механические движения. Пустой взгляд. Хилари попробовала растормошить Тони.
— Ты, всегда такой умный, начинаешь упираться, когда речь идет об искусстве. Ты закапываешь талант.
— Я дилетант.
— Фу.
— Довольно сносный дилетант.
— Который умеет вывести из себя другого человека.
— Я не хочу говорить об искусстве.
Он включил радио: передавали Бетховена. Потом пошел в угол и сел на диванчик. За ним поднялась Хилари, села рядом.
— А о чем ты хочешь поговорить?
— О фильмах.
— Правда?
— Может, о книгах.
— Точно?
— Или театре.
— Единственное, о чем ты хочешь ^поговорить, — это о случившемся сегодня.
— Об этом мне хочется говорить в последнюю очередь. Я надеюсь все забыть.
— Ты думаешь, забиться под панцирь, спрятаться — это выход?
— Именно так.
— Когда мне не хотелось никого видеть, помнишь, ты сказал, что нельзя человеку уйти в себя, в горе, порвать связь с внешним миром. Тогда ты спас меня.
— Я ошибался.
— Нет.
Он закрыл глаза и ничего не сказал в ответ.
— Мне уйти?
— Нет.
— Если хочешь, я уйду. Ничего страшного.
— Пожалуйста, останься.
Они молча сидели с закрытыми глазами, потягивая виски и слушая музыку. Оранжевые лучи заходящего солнца медленно тускнели, и тени неслышно расположились по углам комнаты.
* * *
В понедельник вечером Эврил Таннертон обнаружил, что кто-то побывал в похоронном бюро. Он узнал об этом, когда спустился в подвал, где находилась хорошо оборудованная столярная мастерская. Он увидел, что одна из рам оклеена липкой лентой и выбито стекло. Окно располагалось на уровне земли и закрывалось на щеколду; чтобы открыть ее, неизвестный использовал ленту. Окно было небольшое, и нужно постараться, чтобы пролезть в него, но это как раз кому-то удалось сделать.
Не может быть, чтобы кто-то забрался сюда в пятницу вечером. В тот день Таннертон работал в мастерской, заканчивая один заказ: шлифовал шкафчик для охотничьих ружей. Да и в светлое время суток, когда он был дома, вряд ли кто-то осмелился бы выдавить стекло. Следовательно, это произошло в субботу, ночью, когда он уехал в Санта-Розу к Хелен Виртиллион. Дом был пуст, конечно, если не считать мертвого Бруно Фрая. Очевидно, грабитель знал, что бюро не охраняется, и проник внутрь.
Грабитель? С какой стати? Грабитель? Но ничего не было тронуто ни на первом этаже, в похоронном бюро, ни на втором, в его собственных комнатах. Он, конечно, заметил бы пропажу сразу, еще в воскресенье утром. Кроме того, оружие оставалось на месте, не прикоснулись и к богатой коллекции монет. Грабитель в первую очередь набросился бы на них. А в столярной мастерской, справа от выбитого стекла, лежали очень дорогие, ручной работы, инструменты стоимостью в несколько тысяч, но и они были там, где Таннертон оставил их в пятницу.
Ничего не украдено. Ничего не разбито. Что это за грабитель, разбивает стекло только для того, чтобы посмотреть на вещи?
Эврил в недоумении посмотрел на куски стекла с налепленной лентой, потом на разбитое окно, обвел взглядом подвал и только тут понял, что именно пропало. Исчезли три мешка извести по пятьдесят фунтов каждый. Прошлой весной они с Хари Олмстедом разрушили старую деревянную веранду перед домом, купили два грузовика земли, утрамбовали ее и построили новую кирпичную веранду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115