С баландой разве сравнишь? Ему было стыдно, что он, старший брат, сыт, и он спешил как мог. Последние километры где шел, а где и бежал.
Опустившись с бархана, он замер. У входа в землянку чернели следы: большие волчьи и маленькие - человечьи.
Вытащив из-за голенища нож, братка Володя бросился к двери.
Услышав, что кто-то вошел, Егор поднял голову и вылез из-под стеганого одеяла. А старший брат погладил его дрожащей рукой и достал из мешка вареную заячью ногу, облепленную пшеницей. Но прежде чем дать ее Егору, он аккуратно обобрал все пшеничные зернышки и высыпал себе в рот.
Он крепко проголодался, пока шел. Брести по заснеженному бездорожью с грузом за плечами - тяжелая работа. Велико было желание отщипнуть от заячьей ноги хотя бы малую толику. Но братка Володя сглотнул слюну, одолел самого себя.
Егор съел заячью ногу и пожалел, что она такая маленькая, и обглодал косточку. На самом деле эта нога была большого, хорошо упитанного зайца.
Егор хотел рассказать о том, как его чуть не укусил Султан, сбежавший с охоты, и как он его прогнал, швырнув гильзу, которая угодила ему прямо в лоб. Султан смешно подпрыгнул и убежал за барханы, а он, Егор, вернулся в землянку.
Все это он хотел рассказать, но его вдруг сморил сон. Он крепко уснул, не выпуская руки старшего брата и бормоча уже во сне какие-то слова. Володя наклонился и услышал: "Кавкас"...
Пройдет много лет, и Егор поймет, что в дикой природе, даже в пустыне, где рыскают голодные волки, нет ничего враждебного человеку. При условии, конечно, что он сознаёт свое человеческое достоинство и заботится о ближнем: брат это, друг или случайный спутник.
КАМЫШОВЫЕ СТРАННИКИ
Куда ни посмотришь - камыш да вода, вода да камыш... В самом сердце поймы Чу, по Коянды-узеку плывет "душегубка" - верткая и узкая, как щука, лодка-плоскодонка. Почти бесшумно скользит под нависающими лохмами камыша. Заросли вдоль протоки непролазные, сумрачные, что-то наподобие джунглей. Как и в настоящих джунглях, слышны голоса птиц, доносится скрежетанье, плеск, шорохи.
В "душегубке" охотник Харитон и его малолетний сын Егор, повзрослевший за два послевоенных года. Короткую, но показавшуюся долгой зиму Егор, как обычно, просидел в четырех стенах на Кукуе, теперь здесь промысловики живут не в землянке, а в хате. Настоящая хата, из самана*. Все вместе строили. Родители и братья кирпичи делали, а Егор помогал: глину месил, навоз и солому разбрасывал. Славная получилась хата. Говорят, не хуже, чем у бабушки в Гуляевке.
Но в хате тоже скучно, как и в землянке. Особенно если сидеть целыми днями и смотреть в окошко. Правда, этой весной, когда снег стаял и прилетели удоды, мальчик не скучал - собирал на барханах пахучие желтые тюльпаны и жестяной косой косил сено для черепах. А на Коянды-узек рыбацкое становище - он с братьями приехал три дня назад.
...Сегодня утром встали рано, когда лиловые тени камышей еще лежали по всему аралу*. Харитон принялся собирать просохшие сетки, а полусонного Егора, размазывающего по лицу злых "утрешних" комаров, он послал вычерпывать из лодки застоявшуюся вонючую воду. И вот уже солнце высоко поднялось над зарослями, и уже путников начинала морить полуденная духота. А вокруг все то же: камыш да вода... Воды текут тут, текут не только по руслу узека, но и по всему окружающему пространству. Сотрясаются камышовые леса!
Егор, поудобнее устроившись на сетях, смотрел вперед. Туда, где сходятся желтовато-зеленые стены зарослей. Кажется, там тупик. Но лодка все плыла и плыла, а протока не кончалась. Вдруг Егор увидел странную птицу. Близко, на расстоянии длины шеста. Вытянув вертикально вверх длинную шею и острый, похожий на шило клюв, она маскировалась среди толстых стеблей камыша.
Отец хлопнул шестом по воде, и птица, взмахивая большими крыльями, тяжело летит над протокой. Ноги ее, свисающие вниз, болтаются как бесполезные предметы. Странно, что у большой птицы такая тонкая шея.
За очередным поворотом, на уширении протоки, они увидели селезня. Отец сильно оттолкнулся и замер, поваживая, поруливая шестом. А селезень даже не обратил внимания на плывшую лодку. Смотрит себе в зеркало воды. Вроде как любуется собственным отражением. Не замечает опасности.
- Эх, нет ружья... - шепнул отец - наполовину рыбак, наполовину охотник.
"Хорошо, что нет ружья", - подумал Егор. От выстрелов у него закладывало уши. Мальчик еще не знал, что отец никогда не стал бы стрелять утку летом: чтил неписаные чуйские законы. Харитон лишь страсть охотничью выдал, обнаружил ее через слова.
И снова бульканье воды, шуршание и шелест камыша. Иногда доносятся скрипучие звуки: "кр-ррр-ра! Кр-ррр-ра! Кр-ра-ка-ка!"
Возможно, кто-то кого-то предупреждал об опасности. И как бы в ответ на это скрипенье донеслось утробное мычание.
- Пап, откуда взялись коровы?
- Не коровы, сынок. Бугай, птица такая. Мы ее только что видели, с длинной шеей. У нее есть еще и другое название - выпь.
Лишь на некоторое время воцаряется тишина. Затем доносится усиливающееся овечье блеянье.
- Ой, пап, может, наша Зорька по камышовой тропе сюда пробралась и тонет?! - Егор всполошился, вспомнив белую овцу, которую он украдкой кормил пышками.
- Нет, не Зорька. Тоже птица. Птаха невзрачная.
Опять молчание. На этот раз продолжительное. А лодка, приводимая в движение ритмичными толчками шеста, шла с прежней скоростью.
Вдруг раздался протяжный тоскливый плач. Будто в камышовых дебрях бродил жалобно плачущий, кем-то потерянный ребенок. У Егора внутри все захолонуло, и он оторопело посмотрел на отца. Но ничего не спросил. Сам понял, что кричит птица-погиб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23