Глупо! Как все глупо! Вся жизнь наперекосяк. Поезд идет под откос. Вот уже много лет. Нет денег. Нет семьи. Нет будущего. Но ведь он еще не старый. И выглядит вполне сносно. На что смотрят эти женщины? Он, конечно, не красавец, но высокий, худощавый и без живота... Ну да, лысина еще на затылке, это правда, передние зубы - вставные, да еще и на руке нет двух пальцев... Но это вообще ерунда. Как там шутил его босс? "Главное, что двадцать первый есть. У президента, у того тоже нету пальцев, а двадцать первым смотри что вытворяет!.."
Он закурил вторую сигарету. За окном было сыро, серо и неуютно, мелькали голые стволы деревьев, и было трудно определить, какое сейчас время года - весна или осень. Смотря на проносящуюся мимо березовую рощу, он вспомнил, как они с женой ехали на свои первые гастроли весной 196* года. Как рады они были, что их взяли в один оркестр! Тогда, после окончания института, казалось, что впереди их ждет блестящее будущее. Окружающая действительность была для них миром Музыки. Тогда они еще не знали, что третьи совместные гастроли станут для них последними. А ведь она его любила... Иначе никогда бы не решилась на такое... И чего это он вспомнил об этом?
Городской вокзал. Только что объявили прибытие ее поезда. Сквозь сутолоку и толчею они молча идут по подземному переходу. Идут рядом. Внешне все выглядит благопристойно. Он несет ее сумку здоровой рукой. Он снова чувствует ноющую боль кончиками отрезанных пальцев. Нелепая случайность, и он уже никогда не сможет играть. Сегодня он ощущает это остро как никогда. И чего он только полез чинить проводку в этом номере заштатной гостиницы города N-ска, ведь это работа электрика? Он теперь никто. Ему не сыграть даже похоронный марш. А она, глупая, до сих пор еще не может смириться с тем, что между ними стена. И единственное чувство, которое она у него вызывает - это зависть. Черная зависть - вместо былой страстной любви. И чего стоят ее слова утешения? Они просто оскорбительны для него... Ее жалобный голос - словно насмешка над его неудавшейся судьбой.
Они выходят на перрон. Те же лужи и мокрый асфальт. По второму пути медленно идет поезд. Она сверкает на него карими глазами и неожиданно бросается в сторону прямо на поезд, опускается на колени и, пока он успевает сообразить, в чем дело, кладет правую руку прямо на рельсу перед неумолимо крутящейся махиной колеса. От ее страшного крика он содрогается до сих пор. Но самое ужасное то, что это ее безумство не помогло. Вскоре он без сожаления оставил жену с маленьким ребенком, чтобы полнее насладиться своим горем.
Как гипсовая статуя, стоял он у окна. "Сойдите с дорожки!" - услышал он окрик. Это усталая проводница скатывала грязное полотно под ногами. Выключили свет дневной. Включили свет "лунный". Тусклые тридцативаттные лампы скрыли детали. В стекле он увидел лицо уставшего от жизни человека. Потрескавшийся морщинистый лоб, впавшие щеки, жестко сцепленные губы, крупные поры кожи - все это говорило об увядании... Это еще что! Днем желтушный цвет лица делал его похожим на просмоленного старика. "Пора подумать о жизни... Пора!" - эта мысль сводила его с ума.
Всю ночь он ворочался и не мог уснуть. Через каждые полчаса бегал в тамбур курить. За ночь ушла пачка сигарет. Соседи по купе недовольно вздыхали. Ребенок время от времени просыпался и орал. А утром Николай Петрович забылся тяжелым сном. Весь следующий день, забыв о еде, он маялся и не находил себе места.
Поздним вечером, когда поезд прибыл к месту назначения, Николай Петрович, взяв портфель и накинув плащ, выскочил на перрон. Холодный сырой воздух дохнул в лицо. Видимо, недавно был дождь - кругом были лужи. Смеркалось, но фонари еще не зажгли. Он торопливо спустился в подземный переход, поморщившись от запаха мочи, и вздрогнул, случайно взглянув на старуху у лестницы, просящую милостыню. Что-то в ней показалось ему знакомым. Но он тут же себя устыдил ... Ну разве мог он видеть раньше эту побирающуюся нищенку, если он в этом городе впервые?..
Он знал, что недалеко отсюда находится гостиница, и уточнил у прохожего, как до нее добраться. На остановке он стоял недолго. Подошел полупустой трамвай. В трамвае на его глаза случайно попалась надпись, сделанная под трафарет, на которой малолетней шпаной были подтерты буковки. Она гласила: "Твари пассажиры! Проходите дальше в загон." Он устало улыбнулся. Его тревожила нищенка, увиденная в подземном переходе. Он сел и погрузился в себя. Когда спохватился, то уже проехал нужную остановку и возвращаться пришлось пешком.
В гостинице для него был забронирован номер. Оформив документы, он нашел свою комнату и, не снимая обуви, лег на кровать. Он не помнил, сколько он так пролежал до тех пор, пока не пришел в себя. Но все это время он твердил про себя: "Не может быть, что это она... Такого просто не может быть..." Потом он внезапно вскочил и, наскоро собравшись, выбежал из номера, добежал до вокзала и с непонятным волнением спустился в подземный переход. Это нервы, нервы, успокаивал он себя. Это показалось. Да она уже и ушла, наверное. Хоть бы она ушла...
Но она стояла на том же самом месте. Ее согбенная фигура с протянутой рукой была видна на другом конце тоннеля. Он приблизился к ней и остановился на расстоянии двух метров. Она стояла с опущенной головой и под низко надвинутой на лоб грязной шляпкой не было видно ее лица. Вдруг она подняла голову и он увидел ее стершиеся карие глаза. Он не ошибся. И она, похоже, узнала его, потому что смотрела на него внимательно и настороженно.
- Это ты? - спросил он, еле двигая деревянным языком.
- Че надо, мужик? - гаркнула она, обнажив черные передние зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43