В конце концов Благин был уволен из ВВС «за воздушное хулиганство и недисциплинированность».
Когда заходил разговор о Благине, Алексей Константинович не переставал удивляться, как и благодаря чему (а скорее, благодаря кому) Благин стал летчиком ЦАГИ, куда с трудом попадали действительно хорошие летчики. Как ему могли доверить полет вблизи уникального самолета?
Не случайно, видимо, И. В. Михеев перед роковым взлетом сказал Благину: «Не вздумай фигурять!»
Говоря обо всей этой печальной истории, хотелось бы заметить, что с недавних времен в советской периодической печати, уже не единожды, появляются утверждения, что Благин-де имел приказ свыше (чуть ли не от Сталина) на пилотаж вокруг «Максима Горького» и по этой причине в гибели его... не виноват. Аргументация, мягко выражаясь, странная. В конце концов, какая разница, по приказу или без оного резко рванул ручку управления самолетом на себя пилот, неудачно сделавший петлю?Вряд ли Благин мог получить приказ уничтожить «Максима Горького» ценою собственной жизни.
Сегодняшние реабилитаторы Благина утверждают также, что он не мог быть виновником гибели АНТ-20 хотя бы и потому, что, имея более чем пятнадцатилетний стаж летной работы, он был опытнейшим летчиком, мастерство которого в небе ценил даже Чкалов.Так ли это?
Сохранилась кинопленка, отснятая Щекутьевым. К сожалению, он снимал лишь до момента тарана истребителем «Максима Горького». Далее, видимо, потрясенный трагедией, разыгрывающейся у него на глазах, он перестал вести съемку. Отснятые кадры показывают, что Благин попытался выполнить рядом с АНТ-20 три фигуры: «полубочку» и две «мертвые петли». Все три неудачно. Любой человек, овладевший индивидуальным пилотажем, согласится с тем, что потеря скорости при выполнении такой простейшей, азбучной фигуры пилотажа, как «мертвая петля», – это грубая ошибка для курсанта и позор для летчика, ибо эта потеря скорости четко ощущается не только по снижению эффективности рулей самолета, но еще и тем местом, на котором сидит летчик. Очевидно, что полтора десятка лет летной работы гарантируют высокое мастерство не всем летчикам. Здесь, на наш взгляд, уместно вспомнить ставшую знаменитой фразу видного английского флотоводца адмирала Нельсона: «Мой сундук проплавал со мной более тридцати лет, но от этого опытным моряком не стал».
Хотелось бы, чтобы читатель понял нас правильно. Мы совсем не преследуем цель позорить так или иначе погибшего летчика. Мертвые сраму не имут. Но во имя полусотни людей, ставших жертвами легкомыслия, обойти молчанием эту тему было нельзя...
Май 1934 и май 1935 годов стали роковыми месяцами в судьбе Алексея Максимовича Горького. Еще первого мая 1934 года, обняв за плечи любимого сына, великий русский писатель любовался с трибуны на Красной площади ликованием советских людей, в абсолютном большинстве своем считавших себя вполне, по-настоящему счастливыми. А спустя несколько дней, 11 мая, не без помощи Генриха Ягоды, на тридцать седьмом году жизни сын скончался от воспаления легких совершенно неожиданно для отца. В 1899 году, даря А. П. Чехову свою фотографию, где у него на плечах запечатлен фотографом улыбающийся малыш, Горький надписал ее так: «Горький и его лучшее произведение». И вдруг Максима не стало. Близкие к писателю люди, вспоминая те невыносимо тяжелые минуты, когда убитый горем отец стоял у постели умирающего сына, рассказывают, что он как-то совершенно неожиданно возбудился, засуетился и громко заговорил о нелепости гибели молодой жизни, о чудовищной противоестественности этого и несправедливости рока, повелевающего иногда родителям переживать своих детей. Это был вопль отчаявшейся души.
Смерть сына для меня – удар действительно тяжелый, идиотски оскорбительный. Перед глазами моими неотступно стоит зрелище его смерти, кажется, что я видел вчера и уже не забуду до конца моих дней эту возмутительную пытку человека механическим садизмом природы. Он был крепкий, здоровый человек, Максим, и умирал тяжело,– писал Алексей Максимович Ромену Роллану.
Страшное горе буквально раздавило писателя. Осиротевший, притихший дом, который когда-то наполняли голоса родных и близких людей, на Малой Никитской в Москве как бы замер в предчувствии новой беды. Здоровье Горького стало резко ухудшаться. Писатель слабел день ото дня.
Гибель «Максима Горького» в мае 1935 года нанесла еще один тяжелейший удар по душе писателя. Несмотря на то что всю зиму 1935-1936 годов он провел в Крыму, здоровье не восстанавливалось. Скорее, наоборот. В конце мая, как только в Москве стало по-весеннему тепло, Горький вернулся в столицу. Чувствуя, что ему уже не оправиться от болезни, он часто сокрушался, что не удастся завершить работу над «Жизнью Клима Самгина». Конец романа – конец героя – конец автора,– стал часто повторять Алексей Максимович, ни к кому не обращаясь, как бы разговаривая с самим собой. 18 июня 1936 года, в 11 часов 10 минут, его не стало...
ДЛЯ КНИГИ ГИННЕССА
1929 год стал для авиации своеобразным, неординарным годом. Мировое общественное мнение медленно оправлялось от радостного шока, связанного с почти беспрерывными сообщениями о выдающихся перелетах практически во всех частях земного шара. День от дня рос опыт летчиков и конструкторов. Желание поразить людское воображение чем-то новым, еще никем не сделанным, приводит многих летчиков к поискам вариантов воздушных сенсаций. Начинается полоса необычных соревнований, если можно так выразиться, соревнований между человеком и самолетом. Как правило, флаг таких соревнований – выносливость. Окрепшая авиационная техника все чаще и чаще посрамляет слабость человеческую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100