О, это чувство облегчения в день смерти матери, которое он никогда не сможет забыть. Ёхэй не решился рассказать об этом даже жене, опасаясь, что оскорбит ее материнские чувства. Ведь их собственные дети были так искренне привязаны к ним.До отъезда Мугино и внука в Токио Ёхэй особенно не печалился. Он, конечно, сознавал, что без Рюкити – этого постоянного источника шума в их доме – ему первое время, может быть, и будет грустновато, но вместе с тем тайно лелеял надежду, что наконец-то в тишине и спокойствии сможет целиком отдаться работе.И вот настал этот день. Ёхэй с женой отправились на вокзал проводить дочь и внука. Глядя вслед удалявшемуся поезду, старик вдруг ощутил, что вместе с красным сигнальным огоньком хвостового вагона в темноту уплывает все, что до сих пор поддерживало их с женой, что составляло для них смысл жизни.Не проронив ни слова, возвращались они домой по улицам города, погруженного в ночную тишину, нарушавшуюся только звуками их собственных шагов. Войдя в темный дом, где теперь некому было ждать их, Ёхэй почувствовал себя совершенно опустошенным. Он шагнул вперед, нащупал выключатель и зажег свет. Они переобулись. Ёхэй поспешно отвел взгляд от двух пар резиновых сапог, аккуратно поставленных в прибранной прихожей. По настывшему коридору старики прошли в общую комнату. В доме царила мертвая тишина. Безысходная тоска от сознания того, что ты вернулся в опустевшее жилье, сдавила сердце.Они только изредка обменивались взглядами, понимая, что ничего не смогут сказать друг другу.– Может быть, выпьешь сакэ? – не выдержав гнетущего молчания, предложила Мияко. В ее речи неожиданно проскользнула интонация, выдававшая в ней уроженку префектуры Ибараки.– Хм… сакэ? С каких это пор в нашем доме завелось сакэ?– Да это мне недавно привезли из Гокаямы бутылочку мататабидзакэ.– Мататабидзакэ? Сакэ, настоянное на актинидии? В Японии это растение употребляют как средство от ревматизма. Запах и вкус плодов актинидии любят кошки.

Но я же не кот…– А мне просто захотелось полюбоваться на своего рассудительного, «правильного» муженька, когда его в кои-то веки хмель разберет.Ёхэй едва улыбнулся.Вскоре наступила зима, и старики как-то особенно почувствовали всю суровость этой поры. Город стоял на берегу моря, и в пасмурные дни у них частенько шел снег. Сидя в полумраке своего кабинета, Ёхэй невольно прислушивался к злобному завыванию пурги. Собирался писать, но ему не писалось. Так мог пройти целый день. Возвратившись домой после приема больных, Мияко иногда заглядывала к мужу и присаживалась возле жаровни. Как многие супруги, долго прожившие вместе, они пони друг друга с полуслова, и темы для разговора у них быстро иссякали, а они все продолжали сидеть, точно безмолвные, неподвижные изваяния.– Похоже, мы погружаемся в зимнюю спячку… – заметила как-то Мияко.Ёхэй беззвучно усмехнулся.Перед Новым годом он написал поздравительную открытку: «Разлетелись все наши детки. И нам, старикам, приходится встречать Новый год вдвоем. Два трухлявых, ни на что не пригодных дерева… Только похрустывание наших старых косточек временами напоминает о том, что мы еще живы. Но мы постараемся собрать все силы и выдержку, чтобы достойно прожить остаток наших дней. С неизменной любовью».
Ёхэй сам был несколько смущен минорно-патетическим стилем своего послания и по пути к почтовому ящику даже заколебался было, стоит ли отправлять его в таком виде.Как ни странно, сердобольные соседи восприняли перемену в жизни двух стариков в еще более мрачном свете. В их городе не могло быть секретов. Неудивительно, что судьба молодой разведенной женщины вызывала повышенный интерес у любопытных соседей. Все привыкли к тому, что на улицах города то тут, то там мелькала фигурка Мугино в джинсах и красном свитере, похожая, по ее собственному выражению, на «развевающийся флажок». Было бы даже странно, если бы внезапное исчезновение Мугино не стало темой для пересудов.Отъезд Мугино и Рюкити не только привлек всеобщее внимание. Дальнейшие события следовали одно за другим, как при цепной реакции, и скрыть их было невозможно. То вдруг уже после отъезда Рюкити на его имя пришло больше двадцати цветных новогодних открыток от школьных друзей. То спустя некоторое время какие-то третьеклассницы принесли старикам сверток с «вещами, забытыми Рюкити»: пианикой Пианика – детский духовой клавишный инструмент.

и памятной картиной, нарисованной всем классом по случаю перехода Рюкити в другую школу. Все это приводило хМияко в смятение.С отъездом Мугино молодые мужчины больше не захаживали в зубоврачебный кабинет Мияко, теперь в приемной можно было видеть только пожилых людей. Ёхэй целыми днями угрюмо сидел перед своим письменным столом. Временами он начинал беспокоиться о жене: как-то она справляется теперь там без помощницы?… И, ковыляя по заснеженной тропинке, Ёхэй спешил к Мияко. Случалось, что новые пациенты принимали его за «главного специалиста» и начинали' забрасывать вопросами:– Доктор, мне вот вставили зуб, но…Ёхэй поспешно ретировался. Он снова усаживался за письменный стол, но ему удавалось написать не больше двух-трех строк. Тишина безлюдного дома затягивала его в свое безмолвие, и, уронив седую голову на спинку кресла, старик погружался в дремоту.Встречаясь иногда на улице с соседкой из дома напротив, Мияко рассказывала ей кое-что об уехавшей дочери. Вот откуда и растекались по городу новости. Сочувствие к одиноким старикам переросло в какое-то особое, заботливое отношение к ним, каждое проявление которого поражало и смущало Ёхэя и его жену.
1 2 3 4 5 6 7 8