Существо кричало,
падало головой на стол, взмахивало руками. Руки больно бились о стекло, я
опрокидывался... опрокинулся... потом: из меня выплеснулась вода, я разбился об
мокрые доски паркета, место моей гибели было усыпано пунцовыми розами.
Светло-коричневые ботинки яростно топтали цветы. Умирая, я пытался проколоть
осколком подошву...
"...что ты горишь ко мне любовью. Но как же мне радоваться? Мне страшно. Я
боюсь слишком любить тебя, это так хрупко, и разве может это хорошо кончиться?
Как-будто все время придется ждать смерти. Я не могу любить тебя сильнее, как
ты просишь, -- ни сильнее, ни слабее. Ты пишешь "огонь любви", а мне
кажется "агония" -- ..."
...Мне кажется, кто-то посторонний хватает меня за мысли. Одни из них, едва
зародившись, натыкаются на такое бешеное сопротивление, что вынуждены отступать
и таиться, а то и вовсе исчезнуть. Другие, напротив, бережно подхватываются, их
словно бы ведут под руки по парадной лестнице, но они какие-то хилые, или эта
лестница никуда не ведет, и все злая шутка -- вот тут-то бы и
призадуматься, но повторяется та же история: шарик налево -- шарик
направо.
Слышатся голоса из темноты: "-- Благодаря мне ты вошла в литературу. --
Да, но в каком виде? Мы вошли вместе, разделись, а потом ты выскочил и закрыл
дверь на ключ. И этим же ключом нацарапал:"литература". Это был ключ из моего
кармана. -- Но благодаря мне..." Голоса умолкают. Я дышу свободнее. Гулко
стучит в голове: Ты мне не чужая. Мы слишком близки. Выстукивай послушные
клавиши, напрягай механические мышцы, а меня... Наколи из меня лучины,
двенадцать тонких стрел, поставь кругом, зажги -- запах мысли ударит в
ноздри, вопьется в нос -- терпи, наблюдай возле каждой: умную сферу
домашней радуги. Опусти голову в центр -- так, чтобы всех двенадцати
свечей волосы коснулись одновременно, -- и, пока вспышка длится, ты
услышишь все, что хотела.
Я -- луч света, застывшего, твердого, острого,способного выколоть себе
глаза и ощутить это как вспышку. Я -- алмаз. Ты -- грязная великанша.
Никто не побеждает, все обмануты. Предпочитаю остаться мучителем -- твоим
учителем. -- ты перепутала, все наоборот. На обратной стороне только
выдавленные наоборотные знаки, в которых с трудом узнаешь знакомых. Прежние
буквы, перевернутые и обессмысленные. Точки проколоты. Я торопился. Я
оправдываю тебя. Я больше ничего не умею.
Ни дня без строчки -- вот какой теперь у меня девиз. Удивляться
нечему -- впору удавиться, только найти горло, это не девиз, а гнусная
повседневность. Ты не проводишь ни дня без строчки и, следовательно, без меня
и, опять-таки, я все это читаю, пишу, шуршу. Ворошу бумагу. А потом листья
жгут. Пахнет дымом. Слезы падают на паркет. Мне скользко и противно. Я катаюсь
в истерике, заламывая грифель, замалчивая недописанное. Мой стержень
распыляется в процессе твоего самовыражения, я уже не так пылко клюю бумагу, я
прислоняюсь к ней, храня себя, усталого, от мук. Мне снится твой каблук над
головой.
Губы, как близко. Два огромных красных слизня. Слюнявит кончик, облизывает.
Задумчивость. Люблю я в тихий летний день бродить по лесу. Люблю дождливым
октябрем спешить домой. Она думает, мне приятен вкус ее слюны, наждачка языка.
Она думает... Нужно удерживать равновесие на ниточке бритвы, иначе она может
сорваться и поранить пальцы ( что было б неплохо). Это было бы замечательно,
самоутверждение деревяшки (нужно держать равновесие). Противоречие стержня и
дерева. Противомолчание двух неразлучных ( разлучив, теряем смысл, причем
отдельно взятый стержень, даже кусочек, может быть, еще на что-то...)
Злободневность. День начинается пыткой. Хочешь не хочешь -- к вечеру
затупишься, обеспечив недоброе утро. Как можно с этим спать? И все же какое-то
подобие сна,какое-то марево одуряющее наплывает ночью. Душно от запаха
духов -- флакончик, неплотно прикрытый, навалился в беспамятстве, --
если б продырявить карман, чтоб он выпал и разбился -- не исключено, что
выпаду я, выпадет из меня мой смысл, я стану безмозглой палочкой ( не
выручалочкой ) и перестану ощущать этот похоронный запах. В общем, я
приступаю.
Рельсы, реквием. Нечего и думать, что от тебя что-то останется под колесом
трамвая. Симфония трамвайного звонка -- если б меня подобрал композитор,
он бы писал ноты, паузы, скрипичный ключ, в конце этот звон...
Впереди рельсы раздваиваются. Я словно витязь на распутье. Распутье настоящее,
а витязь -- не совсем. Если б я еще лежал поперек, колесо бы разрезало
меня, две половинки упали бы по разные стороны... Она положила вдоль, целиком
на рельсину -- неужели догадалась?
Витязем на распутье оказался трамвай. Он встал передо мной ( как лист перед
травой), из передней дверцы вылез хмурый старик с кочергой, выбрал путь, поддев
рельсину; рельсина загудела, старик сбил меня валенком в грязь и уехал. Из окон
смотрели, показывали пальцами -- там было что-то волнующее, была драка,
хлопнула бутылка об асфальт,человек упал на рельсы, рука шарила безумно вокруг.
Над человеком наклонялся другой, свирепый, правая рука вынимала из штанов столь
знакомый мне предмет, предназначенный на этот раз не для меня. В ответ на это
движение рука упавшего сжалась, я оказался в кулаке. Рука взлетела навстречу
свирепому, я влетел в темноту его мозга, на поясе у меня вращался горячий
человеческий глаз. Мозг тихо шипел, остывая. Глаз был мне хорошо знаком
когда-то прежде, я вспоминал, где мы могли встречаться. Не вспомнил --
мешала его неподвижность. Показалось, умирающий мозг посылает сигнал. То ли
послышалось, то ли вправду -- "вернешься -- напишешь.
1 2 3 4 5 6 7