Он умел сшивать отдельные этапы истории в единую, вечно движущуюся, переливчатую ткань бытия, вызывая у современников чувство сопричастности ко всему, что происходило, происходит и будет происходить в нашем огромном и удивительном мире. И растворялись железные занавесы, и пропадали барьеры и границы – неважно, говорил ли он о литературе или о театре, о поэтах или комедиантах, о знаменитостях или о тех, кто заслужил славу, но остался безвестным. Знание оказывалось притягательным, как любовь, как прогулка под майскими звездами, как путешествие на неизведанные острова. И долго держались чары, навеянные Владимирским, и жизнь становилась осмысленной, и надежда брезжила в конце тоннеля.
«Слова улетают, написанное остается», – утверждали древние римляне. А ведь главным инструментом Владимирского было звучащее слово. Он не издал ни одной книги – предложения и обещания были, но, как правило, в последний момент все попытки издаться натыкались на подводный риф этого самого Комитета Глубокого Бурения, – ну не хотел Боря продавать свою совесть за положение в обществе. Не хотел – и все тут. Поэтому его книга появилась уже после отъезда из страны – избранное Исаака Бабеля с комментариями Владимирского, где литературоведческий текст соседствует с художественным и оба выигрывают от этого соседства. Но сборник лекций Бориса Абрамовича выходит впервые.
Слова, вопреки древней пословице, не улетели. Они остались в магнитофонной записи, были заботливо расшифрованы и отредактированы – и вот живая речь Владимирского сумеет попасть и к сегодняшнему читателю. Лекции, включенные в сборник, дают представление о широте интересов автора. Наверняка, если бы он сам готовил их для печати, они бы выглядели иначе. Но именно в том и заключается прелесть этого издания, что оно позволяет услышать живую интонацию автора и в полной мере воссоздать атмосферу аудитории 1986–1988 годов, когда свобода слова в стране только набирала обороты. Три лекции – «Одесса, 1925 год», «Ильф и Петров» и «Театральные пародии» – дают представление и о широте интересов автора, и о глубине его эрудиции. Они занимательны, как приключенческий роман, и читаются на одном дыхании. В них вплетены обширные цитаты из авторов, о которых идет речь. Поэтому создается впечатление не диалога «автор-читатель», а разговора-переклички времен и людей. Жанр этот по-своему уникален, а Владимирский в нем – любезный хозяин дома, созвавший на чаепитие умных и веселых друзей, в том числе и нас с вами. И всем нам вместе невероятно интересно, легко и весело, и, даже расставшись, мы все равно не забудем друг друга.
Владимирский уехал в США. Перед отъездом говорил: «Мне надоело прошибать лбом одну и ту же стену». Если бы немного помедлил с отъездом, то увидел бы, наконец, брешь в этой стене. И эта книга – свидетельство тому, что брешь становится все шире и шире. Что ж – значит, не зря прошибал.
Елена Каракина
Встреча первая. Одесса, 1925 год…
…Лесь Курбас. – Микола Кулиш. – Владимир Маяковский. – Семен Кирсанов. – Исаак Крути. – Александр Головин. – Александр Закушняк. – Леонид Утесов. – Исаак Бабель. – Михаил Светлов. – Александр Козачинский. – Михаил Булгаков. – Валентин Катаев. – Константин Станиславский. – Сергей Эйзенштейн. – Алексей Каплер. – Сергей Радзинский. – Юрий Яновский. – Павло Нечес. – Эдуард Багрицкий. – ИванМикитенко. – Анатолий Луначарский…
Занимаясь по роду своей деятельности историей театра, историей литературы, историей кинематографа, и, разумеется, еще историей Одессы, я довольно часто наталкивался на совпадения и параллели, которые иначе, как занимаясь всеми этими предметами, сразу и не найдешь.
У нас ведь как получается: специализация в гуманитарных науках не меньше, чем в науках технических, или, скажем, в медицине. Как там один отвечает за глаза, другой за ноги и поэтому никакой врач, что такое человек в целом, объяснить не сумеет, он этого не знает попросту и не обязан знать, – так и здесь: никто не знает, что такое общество в целом, искусство в целом. У нас есть специалисты в области литературы, специалисты в области кино, специалисты в области театра, и только когда время от времени какой-нибудь гибрид появляется на скрещении этих специальностей – и возникают необычные параллели, совпадения, соответствия.
А между тем такого рода пересечения могут дать интересные результаты. Я уверен, что нам еще предстоит создавать историю культуры, базирующуюся на историях частных. Такая история культуры не только интересна, но и важна для нашего саморазвития.
Потому что в нашей повседневной жизни мы существуем в потоке самых разных художественных процессов. Мы смотрим телевизор, ходим в кино, читаем книги – и все это складывается в некую целостность в нашем сознании, все это нас формирует. Что такое современник наш, человек 40-х, 50-х, 30-х, 20-х годов? Этого не поймешь, изучая только книги или только кино того времени. Надо, действительно, попробовать представить себе эту целостность.
Я не претендую на то, что дам вам целостную картину. Я, скорее, поделюсь с вами своими наблюдениями. В ходе нескольких разысканий я наткнулся на совпадения и переплетения судеб, видов искусства, исторических событий, очень важные, с моей точки зрения, образующие своего рода венок сюжетов, как бывает венок сонетов, где конец одного сонета является первой строчкой последующего.
Может быть, кому-нибудь то, что я буду рассказывать, покажется слишком разбросанным. Немножко оттуда, немножко отсюда… Мне в этом видится некая логика.
Итак, Одесса, 1925 год. Почему Одесса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63