Лихорадочно заглатывая своими маленькими глазками кривые строчки письма, Миус языком слизнул пот с верхней губы. Сначала пляшущие буквы вызвали радость, потом удивление, а когда он всмотрелся в одно из слов, жалость. Миус так давно не испытывал этого чувства, что даже немного испугался.
Дохлебывающий свою кружку чая Куфяков как-то странно посмотрел на него, и Миуса перекорежило. Он швырнул письмо в лицо соседу, схватил его ложку с прилипшим на ручку куском серой макаронины, вернулся к своему топчану и со всего размаха воткнул острие ручки в стену. Над левой стороной треугольника появилась еще одна точка. Теперь их было уже четыре.
Куфяков с уже привычным ужасом смотрел на спину Миуса, к которой прилипла майка. Тяжелое дыхание двигало спину, двигало майку, но не могло ее оторвать от кожи. Серые пятна пота сидели на застиранной ткани словно нарисованные.
- С-суки ментовские! - прохрипел Миус и что-то еще пририсовал на стене острием ручки.
Последняя капля скатилась по бортику алюминиевой кружки в рот Куфякову, и тут же по его спине щедро сыпануло потом. То ли жара выдавила чай, то ли не выдержал он взгляда обернувшегося Миуса.
- Постучи в дверь, - приказал он.
На робкие постукивания Куфякова уголком согнутого пальца в дверь долго никто не отвечал. Раздражение сбросило Миуса с топчана. Он с размаху врезал ногой, обутой в кроссовку, по металлу. На двери испуганно распахнулось окошко. В ней портретом краснело лицо все того же прапорщика.
- Чего надо?!
- На, командир, - положил Миус на окошко мятые пятьдесят
тысяч. - Надо флакон "Тройного".
- Где ж я его возьму? - возмутился прапорщик. - Его днем
с огнем ни в одном магазине не найдешь! Кругаля сплошная "Франция"...
- А у тебя... ну, у тебя с собой на дежурстве что есть?
- Ну это... с полфлакона какого-то ихнего дикалона. С
долларом на этикетке.
- Давай, - согласился Миус.
Деньги смело невидимым ветром. Резко захлопнутая створка помолчала и со вздохом упала опять. Сегодня ей приходилось работать больше, чем в обычный день.
- На, - поставила рука с криво остриженными ногтями плоский флакон с зеленой, как дверь камеры, крышечкой. - Токо зажуйте.
- Лады, - согласился Миус и подобрал положенные прапорщиком на окошечко два зубка чеснока.
Он торопливо снял крышечку, отбил о край топчана черную головку пульверизатора, вынул соломинку и снова приказал Куфякову:
- Давай свою кружку.
Немного плеснул ему, но большую часть налил все же себе. Хмуро помолчал и тише, чем обычно, сказал:
- Помянем одного мужика. Кореша моего. Еще с пацанов. Орел еще тот был, хотя и хлипковат. Зато любил меня... Ты ж, Семен, меня никогда не полюбишь...
Куфякову стало холодно. Он стер пот с виска и вынужденно спросил:
- Помер, што ли?
- Менты пришили, братуха, - странно посмотрел на Куфякова
Миус и добавил: - Ну, давай, царство ему небесное!
Куфяков чуть не задохнулся от одного глотка. Глаза сразу
стали влажными, как от лука. Он часто-часто заморгал ими, с
радостью подумав, что Миус может принять эти слезы в адрес
его погибшего друга. Вылущив зубок чеснока, он жадно впился в него железными зубами и, почти не жуя, проглотил. Он очень боялся, что Миус заберет у него этот драгоценный чеснок. Глаза постепенно просветлели, и Куфяков увидел, что внутри треугольника, у самого его основания, красуется кривой крестик.
33
Бывают дни, которые хочется вычеркнуть из своей жизни. Если это можно было бы делать, то календарный год никогда бы не кончился на Земле. Наверное, так устроен человек, что ему все время чего-то не хватает. То денег, то счастья, то здоровья, то всего сразу. Нет существа, жаднее человека. И ничто не способно изменить этот порядок вещей.
Под эти мысли Валерий Савельевич Зак распаковал свой старый дорожный чемодан, положил в коробочку значок Североморска, которого так недоставало его коллекции гербов городов, и вздрогнул от звонка.
Вчерашний день, вечером которого он узнал так много
плохого и именно о котором он так расстроенно думал, отнесло
куда-то вдаль. Вбив под шкаф новые немецкие тапочки, Зак обул
старые, с заметными дырами на носах, по-лыжному прошаркал на них к
двери и в глазок увидел того, кого и ожидал увидеть.
Меньше всего ему хотелось открывать дверь, но человек, упрямо стоящий на площадке, явно знал о его приезде, знал, что он в квартире, и его затворничество могло показаться подозрительным. А именно это сейчас было бы излишним.
- Здравствуйте. Вы к кому? - болезненным кашлем закончил вопрос Зак.
- Валерий Савельевич? - спросил Тулаев.
- Да. Это я.
- Тогда я к вам.
В отчестве Зака было что-то знакомое, но Тулаев никак не мог вспомнить, где он его слышал. Вполне возможно, что это застрявшее в голове с детства имя Савелия Крамарова мешало ему.
- Чем обязан?
- Я - журналист. Пишу на правовые темы. Я уже беседовал с вашим братом. Возможно, мне удастся помочь ему.
На сером изможденном лице Зака не дрогнул ни один мускул. Он смотрел на гостя все так же устало и безразлично.
- У меня нет ничего общего с братом, - тихо сказал он и
снова прокашлялся. - У меня туберкулез. Вы не боитесь заразиться?
Тулаев не знал, боится или нет. Сейчас он боялся, что его не
пустят за порог.
- Но лучше вас его вряд ли кто-то знает, - пытался
ухватиться за соломинку Тулаев.
- Мне об этом трудно судить, - вяло ответил Зак. - Мы не виделись более десяти лет.
Тулаев мысленно поставил рядом с ним Миуса, и получилась странная парочка. Нужно было взгромоздить одного Зака на другого и потом растянуть эту пирамидку на метр в сторону, чтобы получился его братец. Поневоле поверишь в гены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134