За счет Мэй-Анны.
– Ну и что ты о ней думаешь? – спросила Виппи Берд, когда я пересказала ей всю историю.
– Не знаю, что о ней и думать, – ответила я. – Она свидетельствовала в пользу Бастера, но я чувствую и знаю, что она могла бы сделать для него больше. Гораздо больше. Но сам Бастер сказал, что мы ей сейчас нужны.
Виппи Берд подумала и изрекла:
– Полагаю, он прав – мы с тобой ее лучшие подруги, Эффа Коммандер, и это значит, что мы должны быть рядом с ней, даже если она делает нечто такое, что нам не нравится. Потом, она слабее нас и запросто может сломаться, а если уж сам Бастер ее не осуждает, то и не наше с тобой дело судить ее.
Я почувствовала, что разрываюсь надвое – внутренний голос говорил мне, что Мэй-Анна только что предала Бастера, который ради нее был готов пожертвовать всем на свете, и в то же время я пыталась убедить себя, что она сделала для него все возможное. В конце концов я пришла к выводу, что Виппи Берд, как всегда, права и что это внутреннее дело Бастера с Мэй-Анной, а от нас требуется только, чтобы мы оставались ее друзьями. Быть кому-то другом означает помогать этому человеку, даже если он не прав, и вот почему я в конце концов сказала Мэй-Анне, что ее показания облегчили участь Бастера и спасли его от более сурового наказания, например, от признания виновным в умышленном убийстве и, соответственно, электрического стула.
Я видела, что при этих словах Мэй-Анна задумалась, но я не уверена, что она им поверила.
Бастер получил два года тюрьмы, и несколько дней его имя повторялось в заголовках всех газет. Один из них мне запомнился: ПОЛНОЧЬ БАСТЕРА МИДНАЙТА. Вскоре о нем все забыли.
Когда Бастер отбывал срок, я каждую неделю писала ему в тюрьму, и хотя он никогда не отвечал мне, я знала, что мои письма до него доходят, потому что Тони, который регулярно писал Виппи Берд из армии, сообщал, что мои письма очень поддерживают Бастера. Мэй-Анна, конечно, тоже ему писала, обещала, что будет ждать его, предлагала за свои деньги нанять ему адвоката и подать прошение о помиловании, но он отказался, резко и решительно, и попросил ее больше не писать ему. Еще он сказал, что после того, как он выйдет на свободу, они не должны больше встречаться и должны будут вообще забыть друг о друге, что их общение может пагубно сказаться как на его, так и на ее профессиональной карьере. «Если только у него еще будет какая-нибудь карьера», – заметила Виппи Берд.
После этого процесса у Мэй-Анны начался тот период, который получил название зрелого периода ее творчества. В это время на экран вышли фильмы, поставившие ее в десятку лучших актрис кино всех времен. Рецензии не упускали возможности упомянуть, что с этой поры ее словно окутал ореол трагедии, «след крещения огнем», как написал один журналист. Все знают, что за «Прегрешение Рэйчел Бэбкок» ей присудили премию Американской академии, а позднее ее номинировали на соискание этой премии еще два раза. С тех пор она больше не играла бандитских марух и брала только те роли, которые хотела взять сама. И вообще отныне она только сама, до своего последнего часа, решала, что ей делать и как жить.
Наша с Виппи Берд жизнь после этого суда тоже изменилась – война закончилась, и Тони вернулся домой с медалью Пурпурное Сердце и без одной ноги. Через три дня они с Виппи Берд поженились.
15
Бастер отсидел два года и вышел на свободу вскоре после женитьбы Тони на Виппи Берд. Он больше не был Бастером Миднайтом. Для того, чтобы отстаивать его и свой чемпионский титул, он слишком постарел и потерял форму. Я-то думаю, что дело было прежде всего в отсутствии желания, и ему на смену пришли новые чемпионы. Для Бастера начался период скитаний, но мы время от времени получали от него весточки. Однажды Тони пришла открытка из Австралии, где Бастер писал, что бьется там на ринге под чужим именем. В другой раз мы прочли в газете, что один из участников нью-йоркского телешоу с участием борцов и культуристов на самом деле бывший чемпион США по боксу Бастер Миднайт. В этой газете не было фотографии, а в Бьютте еще не было телевидения, так что мы не могли проверить, правда это или нет, но вскоре Тони получил от Бастера открытку из Флориды, где тот писал, что во главе бригады мексиканцев собирает там апельсины, и нам все стало ясно. Несколько дней спустя я получила по почте ящик с апельсинами, и хотя в нем и не было открытки, я прекрасно поняла, от кого это. Половину этих апельсинов я отдала Виппи Берд и Муну, который тоже регулярно заходил ко мне, хотя учился уже в пятом классе и у него были теперь свои собственные друзья.
Через пару месяцев я получила из Флориды бандероль, в которой была чайная ложка из чистого серебра с изображением апельсинов на ручке, и я снова догадалась, что это сувенир от Бастера.
Когда Тони с Виппи Берд поженились, я, конечно, освободила им дом, хотя Тони и настаивал, что подарил его нам обеим и что поэтому он хочет выкупить мою половину. Я объяснила ему, что этот подарок был сделан нам для того, чтобы мы могли пережить войну, не беспокоясь о собственном углу, и что я признательна ему за это, но для меня это всегда был дом Виппи Берд, а не мой. Кроме того, сам Тони сейчас был без гроша, и откуда ему было взять столько денег, чтобы выкупить мою половину? Поэтому моя половина дома стала моим свадебным подарком им с Виппи Берд, и они жили в этом доме, пока Тони не купил новый в районе Саут-Мэн – там, где теперь оптовый рынок.
Их свадьба была веселой, но все-таки не такой, как свадьба Виппи Берд с Чиком. Они оба постарели, а Тони к тому же был инвалидом войны, и поэтому все веселье свелось к домашнему празднику с шампанским и пирогом, который приготовила я, а о ночных гулянках с «Шоном О» и прочим баловством теперь не могло быть и речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90