Если вокруг не было видно никого из рабочих, один из наших мальчишек взбирался на самый верх груженного углем железнодорожного вагона и сбрасывал нам уголь на рельсы. Такая «добыча» угля входила в плоть и кровь местной детворы, так что даже сейчас, увидев валяющийся на дороге бесхозный кусок угля, я ничтоже сумняшеся подбираю его.
Когда мы чуть подросли, Бастер организовал лотерею, главным призом которой была тонна угля, а вся выручка поступала в пользу нашей компании, и мы все продавали лотерейные билеты. Главный приз первого розыгрыша выиграла мать Мэй-Анны, и мы все были очень рады за них. Во второй раз, совершенно «случайно», главный приз снова достался ей. И наконец, когда Бастер устроил так, что она выиграла главный приз и в третий раз, люди перестали покупать билеты, и нашей компании пришлось искать новые способы заработка.
Одно лето, когда мой отец работал на надземных работах на шахте «Барсучья Нора», мы каждый день носили ему обед. В одном судке был его обед, в другом – наш. Мы садились на кучу разогретого полуденным солнцем шлака и ели – я, мой папа, Виппи Берд и Мэй-Анна, – и это было самое счастливое время в моей жизни. Иногда у нас на обед бывали бутерброды, но чаще – пирожки с начинкой, которые так любят выходцы из Корнуолла.
У «Джима Хилла» тоже подают пирожки с начинкой, только начинка часто бывает из консервов, и, если Виппи Берд сама не готовит ее, в качестве начинки можно запросто получить гамбургер. Но настоящие корнуоллские пирожки с начинкой – маленькие хрустящие конвертики из теста, наполненные жареным мясом и овощами, – нынче настоящая редкость.
Для нас была и еще одна причина брать на «Барсучью Нору» два судка – мой папа, как и большинство других шахтеров, имел там свой собственный «горнодобывающий бизнес». Утром он незаметно подбирал кусок обогащенной руды, а после обеда прятал его нам в пустой судок. Некоторые считали это кражей, но мы относились к этому как к разновидности законного заработка.
Однажды, было дело, нас с Виппи Берд обыскали – мы с ней несли один судок, а Мэй-Анна другой. Охранник заглянул в наш, а в ее сторону даже не посмотрел. В тот раз, к счастью, у нас не было с собой руды, но в дальнейшем, если мы шли с рудой, несла ее Мэй-Анна, и ее никогда не обыскивали.
Иногда мы ловили в болоте лягушек и продавали их во французский ресторан возле Аллеи Любви, где подают лягушачьи лапки под марсельским соусом. Хозяин платил нам пятьдесят центов за дюжину, и Мэй-Анна потом говорила, что это были первые деньги, которые она заработала в квартале Красных Фонарей.
Сначала мы с Виппи Берд ловили лягушек, а Мэй-Анна отрывала им задние лапки, но француз отказался платить за лапки без лягушек, сказал, чтобы мы приносили целых. Это потому, что ему нужны лапки парами, догадалась Виппи Берд. «Представьте, – сказала она, – что левая лапка будет большая и мясистая, а правая – сухая и кривая, как рука у городского нищего». И тут она была, как всегда, права.
Именно в один из дней охоты на лягушек нам впервые суждено было убедиться, что Мэй-Анна имеет особую власть над людьми. Дело происходило летом, в теплый солнечный день, когда мы, дети, резвились, словно твой Том Сойер. В наших местах, где зима длится большую часть года, по-особому переживаешь каждый летний день, даже час. В компании нас было человек девять или десять.
Мы уже научились ненавидеть школу. В тот год нашей классной наставницей была Илла Ведшмик, о которой Мэй-Анна говорила, что она стара, как божий мир. Мы с Виппи Берд тогда впервые услышали это выражение, и оно нам так понравилось, что стало нашим любимым на все лето. Мэй-Анна подхватила его у одного из друзей ее матери, человека, ездившего на легковом автомобиле и игравшего в гольф.
Мэй-Анна иногда изображала, как леди Ведшмик морщит нос, когда чует что-то нехорошее. Уже в те годы Мэй-Анна умела здорово подражать разным людям. В журнале «Кино» даже писали, что если бы она не была такой красивой, то непременно стала бы выдающейся драматической актрисой. Так что ее задатки начали проявляться очень рано, и, как вы знаете, в конце концов она и стала звездой первой величины.
В тот день мы отправились за лягушками на пруд, где ребята держали плоты. То есть это был не совсем настоящий пруд, так как настоящих прудов в наших местах нет, их нам заменяли заполненные водой карьеры. Но эти места привлекали мальчишек тем сильнее, что играть там было опасно, и им говорили, что если кто-нибудь из них утонет, то его тело уже невозможно будет достать со дна. «Потому, – утверждала Виппи Берд, – что тот пруд на самом деле был затопленным стволом шахты, уходящим вниз на тысячи футов». – «Может быть, до самого Китая», – добавляла Мэй-Анна. Мальчишкам нравилось также и то, что пруд использовался как городская свалка, и смрадный дух, поднимаясь до самых небес, заставлял всех взрослых держаться вдалеке, и играть в таком месте могли только крепкие и телом, и душой.
Плоты, на которых наши мальчишки плавали по пруду, сами были стары как мир – когда-то их соорудили дети, давным-давно ставшие взрослыми, и каждый год новые ватаги подростков заявляли на них свои права.
Когда я, Виппи Берд и Мэй-Анна появились на берегу, Бастер, Чик и другие ребята голышом ныряли с плота посреди пруда. Некоторое время они нас не замечали, и мы молча стояли и смотрели на них, но потом Пинк Варско вдруг увидел нас, закричал, и все ребята вплавь бросились за своей одеждой. Все, кроме Бастера, который, словно окаменев, стоял неподвижно на плоту, уставившись на Мэй-Анну. Я до сих пор не знаю, действительно ли он был так поражен ее появлением, или просто хотел продемонстрировать ей свою фигуру, но, как бы там ни было, он произвел на нее нужное впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90