Она рассказывала, что всякий раз удивлялась огромному количеству земляков, объявлявшихся всюду, куда она приезжала.
Однажды, когда она так расхаживала по шатким подмосткам где-то в Тунисе, вся обливаясь потом от жары несмотря на то, что была одета только в легкий сарафанчик и сандалии на каблуке, она заметила в толпе Пинка и Чика. Или, может быть, это они первые ее заметили. «Эй, Мэй-Анна!» – услышала она чей-то крик из толпы и, как потом сама признавалась, побледнела.
«Есть здесь кто-нибудь из Бьютта, штат Монтана?» – спросила она, как обычно.
Виппи Берд готова побиться об заклад, что вся толпа в один голос заревела: «Это я!»
Тут она снова услышала, что кто-то окликает ее по имени, и увидела, что из задних рядов ей машут рукой. «Эй, там, подойди ближе!» – позвала она, а когда поняла, что это Пинк, бросилась к краю сцены, протянула руки и пронзительно закричала: «Пинк Варско! Это невероятно! Залезай скорее сюда, ко мне!»
Пинк взобрался на подиум, и Мэй-Анна подтащила его к микрофону и только после этого обняла его и поцеловала под одобрительный свист и аплодисменты зрителей. «Это Пинк Варско из Бьютта, штат Монтана, – объявила она, – муж моей лучшей подруги. Клянусь, Чик О'Рейли тоже должен быть где-то здесь. Эй, Чик, отзовись!» Над толпой сразу же поднялось не менее пяти сотен рук, но Пинк объяснил, что Чик сейчас в наряде по кухне. Тогда Мэй-Анна поглядела на полковника, который сидел в переднем ряду, и обратилась к нему: «Давай, вояка, приведи сюда Чика О'Рейли, и побыстрее – одна нога здесь, другая там». Все долго смеялись и хлопали в ладоши, и ординарец полковника побежал за Чиком и привел его.
Пока они ждали Чика, комик отпустил несколько шуток по поводу того, что у Мэй-Анны есть свой солдат в каждом порту. «А в этом целых два», – ответила она, в то время как Чик уже взбирался на помост. Его она тоже обняла и расцеловала, а потом представила его зрителям, сказав, что это муж другой ее лучшей подруги. «Эх, да если бы вы могли видеть, – сказала она, обращаясь к солдатской аудитории, – каких девчонок эти ребята оставили дома! Настоящих куколок, скажу я вам!» Слушая ее, Чик и Пинк довольно улыбались под бурный и восторженный свист и топот толпы зрителей. Пусть ее слова и были неправдой, но мы с Виппи Берд все равно ей благодарны за ее доброту.
Пинк написал нам, что этот ее приезд в их часть он никогда не забудет, он словно побывал дома, посидел в «Коричневой кружке». Мне стало тепло на сердце при мысли, что она принесла нашим мужьям, которые воевали где-то за морями, кусочек родины. Обсуждая это с Виппи Берд, мы сошлись на том, что, раз уж мы сами не могли туда поехать, хорошо, что хоть она их «навестила». Они провели вместе весь день, Мэй-Анна даже взяла их с собой на ужин, который давали в ее честь офицеры. Пинк писал, что многие из них так хотели с ней встретиться, что притворялись, будто лично с ним знакомы, и даже после ее отъезда они с Чиком еще долго чувствовали особое отношение к себе.
Примерно через неделю после письма Пинка, из которого мы с Виппи Берд узнали всю эту историю, мы получили большой пакет с официальными печатями Армии США. В нем была большая фотография Мэй-Анны в обнимку с Пинком и Чиком и с надписью в углу: «Новая несвятая Троица. С любовью Марион Стрит – Мэй-Анна Ковакс». Мы окантовали ее и повесили над софой в гостиной – ведь это был последний снимок в жизни наших мужей.
Между тем мы с Виппи Берд и Муном жили совсем неплохо. Я начала работать по выходным у Геймера на кухне – делала тесто и пекла пирожки. Заработки там были, конечно, меньше, чем у официантки, где в иные дни только чаевых набиралось до двадцати пяти долларов, но мне хотелось научиться готовить, чтобы, когда Пинк вернется домой, я готовила лучше всех в Бьютте. Кроме того, два вечера в неделю я выполняла у Геймера обязанности распорядительницы зала. Виппи Берд продолжала работать секретарем-машинисткой в компании «Анаконда», так что одна из нас всегда находилась дома с Муном. В дни, когда в школе не бывало занятий, я брала Муна, и мы на машине отправлялись в молочное кафе. Виппи Берд забегала туда в обеденный перерыв, времени у нее бывало в обрез, так что мы с Муном приходили раньше, изучали меню и делали заказ, и, когда она появлялась в кафе, ей сразу же приносили ее обед.
Мун любил это кафе, мы с ним каждый раз обсуждали, что взять для Виппи Берд, и беспокоились, что обед остынет, если она задерживалась, но она неизменно бывала всем довольна. В хорошую погоду мы провожали ее до дверей ее конторы, находившейся сразу за магазином «Хеннесси». Потом мы ждали на улице, пока она появится в окне, чтобы помахать нам на прощание рукой. Заботясь о развитии ребенка, я время от времени водила Муна в кино на дневные сеансы, и каждую актрису-блондинку он принимал за Мэй-Анну. Так мы переживали войну, и все шло нормально до того ноябрьского утра.
Я делала Муну в школу сандвичи с ореховым маслом, и вдруг выяснилось, что хлеб у нас кончился. «Я уже оделась, – сказала Виппи Берд, – а до работы еще достаточно времени, я успею сбегать в булочную и вернуться».
Когда через несколько минут позвонили в дверь, я подумала, что это Виппи Берд забыла ключ, а потом вспомнила, что мы ведь никогда не запираем дверь. Я услышала, как Мун открыл дверь и сказал кому-то: «Я могу ее взять». Через минуту он протягивал мне телеграмму. «От тети Мэй-Анны?» – спросил он, широко улыбаясь, потому что знал, что ее послания всегда радовали нас с Виппи Берд.
– Наверное, – ответила я, вытирая руки о фартук. – Сейчас мы вместе почитаем, а ты потом расскажешь своей маме.
Я ногтем вскрыла конверт и начала читать телеграмму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90