Потом нащупал в темноте стул и сел. Странные образы приходили к нему, он знал, что может повториться нервный приступ, и это снова поможет ему ранним утром распахнуть дверь и увидеть улыбающуюся Вики, без шляпы, в мокрых от росы сандалиях, и сжать ее в объятиях. Поможет вдруг увидеть ее белое тело, крепкие груди, которых он касался дрожащими пальцами; он вновь сможет целовать ее гибкую шею, ключицы, крестик на черном шнурке; перекатывать на языке серебряную серьгу, вдетую в маленькое ухо. И все эти мучительные мгновения ощущать запах ее кожи, запах фиалок и молока, ибо Вики еще дитя… О Боже, сколько раз по ночам в пустой постели он плакал от нежности, и сердце его не слышало рассудка, сердце его было как птица…
Джон смотрел во тьму, где опять шел снег.
Утром, когда Готфрид перед зеркалом заканчивал свой туалет, и готовился выйти к завтраку, ему сообщили, что граф вынужден спешно уехать в Слау по важному делу и желает мистеру Готфриду счастливого утра. Сэр Анри еще не возвратился, а юный граф заперся на ключ в своей спальне и не желает выходить.
– Что ж, в таком случае, я останусь здесь. Распорядитесь, пожалуйста, насчет завтрака, – спокойно сказал Джон.
Наступила вторая половина февраля. Начались оттепели. С утра сиял иней, а к полудню на снег ложилась тончайшая ледяная корка. Джон не торопясь шел по аллее, красивый молодой человек с суровым выражением лица и заложенными в карманы пальто руками. День был чист и на удивление мягок. «Истинно английская погода», – подумал Джон. Хотелось раздеться и подставить плечи под бледное февральское солнце. Главная аллея, длинная и прямая как стена, растворялась в снегу, смешиваясь со сверкающими ветвями дубов. Эта плавность, медлительность солнечного света, неземная краса спящего парка питала Джона, он дышал полной грудью. И когда вспорхнула какая-то птаха, и о подтаявший сугроб застучали капли, Джон вздрогнул и улыбнулся. Он стоял в самом центре старого парка, слушая тишину, биение своего сердца, и ему хотелось громко запеть какую-нибудь величавую, торжественную песню, дышать, промокнуть в синем своде небес, хотелось кому-то отдать свои силы и излить на кого-то нежность.
Возвращаясь в замок, Готфрид увидел у фонтана темно-зеленый автомобиль Анри с оснеженными колесами и опрокинутым отражением деревьев в стеклах. Он вспомнил белые краги, молодое лицо с подвижными желваками, то, как уверенно держал себя Анри за рулем на ночной извилистой дороге, и как, взбегая по лестнице в восьмом часу утра, он пожелал Джону доброй ночи. Все это вызвало в нем улыбку.
К обеду он спустился в своем обычном настроении, гладко причесанный, в сером зауженном пиджаке. Анри уже сидел за столом, ловко расправляясь с рыбой.
– Приветствую, господин воспитатель! – воскликнул он. – Все ли благополучно? Хорошо устроились?
– Да, Анри, благодарю вас. Привыкаю к уединению этого места. Совсем по-другому ощущаешь себя. И в конце концов, осознаешь, что такое город. Трясина…
– Трясина, что и говорить!
– А могу я узнать, когда вернется граф?
– Признаться, сам не ведаю. Но примерные сроки, конечно, обозначены. Если ничто не задержит, через два дня отец вернется. Ну, что же вы? Рекомендую, лосось отличный! Уотсона я отослал. Это у отца пунктик насчет этикета. А мне китайские церемонии ни к чему.
– Хорошо провели время в Хай-Уикоме?
– Как сказать… Пожалуй, не особо. Слишком большая компания, шум… Но по-другому там бывает редко. Бридж, триктрак по маленькой. Зато море разливанное всяких напитков. Ничего особенного, – закончил он.
Джон кивнул. Анри, наполняя фужеры вином, поглядывал на него с улыбкой.
– Как ваш ученик? Уже познакомились?
– Нет. Я даже его не видел. Похоже, он избегает встречи со мной.
– Ха-ха-ха! Еще бы! Отец предупредил его, что на этот раз воспитатель будет не чета прежним, и, в случае чего, поколотит. Юный граф усваивает эту информацию. Ну, Бог с ним! Не станем торопить события. А вообще, Ричард хороший парень.
Джон мысленно повторил эту фразу. В тот день он так и не увидел своего воспитанника. Зато Анри водил его на конюшню, где благодушно показы вал свое главное сокровище – статных коней с лоснящимися спинами. Потом Джон долго ощущал на ладонях запах конского пота, запах благородных животных. Он лег в постель в странном настроении, уснул с головной болью и в смутном сне видел полотна какого-то художника с тихим морем и виноградом. Проснулся посреди ночи и долго не мог заснуть. Почему он вдруг вспомнил: в распахнутых воротах, – светлых, но уже помутившихся, – метнувшаяся маленькая фигура в меховой куртке? Он снова уснул на рассвете, и ему снились кони, их черные косящие глаза, гривы, как флаги, тихое ржание в сумерках и какие-то люди у костра…
Потом прошел еще один день. В пятницу Джон вдруг пал духом. В субботу слышал звон колокола, и это его поразило и расстроило, а потом в гостиной горел камин и весь вечер играли пластинки. Джон понемногу читал; Анри развлекал его беседой. Когда зазвонил телефон, и молодой граф вышел, Джон затылком почувствовал чей-то взгляд, и, обернувшись, заметил раскачивающийся шнур светильника. В воскресенье из своего окна Джон видел, как Ричард с няней садится в экипаж, чтобы ехать в церковь. Возвратился граф Генри.
После обеда, где Ричард вновь не появился, граф пригласил Джона в кабинет, куда подали кофе.
– Надеюсь, мистер Готфрид, Анри не дал вам скучать. Я поручил вас его заботам. Анри – моя правая рука. Добрый мальчик, – говорил, посмеиваясь, граф.
Джон сел в кресло, предложенное ему. Они спокойно разговаривали, курили тонкие папиросы, которые граф достал из антикварного ящика, украшенного эмалью и гравировкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55