А десятилетняя Моргана, смуглая и хитрая, прищуренными зелеными глазами оглядывала комнату, как затравленный зверек.– Теперь король Утер сделает нас рабами? – голос Моргаузы был едва слышен. – Или убьет нас сразу, как отца?– Я думаю, что он не сделает ни того, ни другого, – ответила Игрейна, пытаясь казаться уверенной. – А, кроме того, мы не знаем точно, кто убил вашего отца. Если он возглавлял нападение на лагерь короля, его, вероятно, убил в бою кто-то, питавшийся спасти свою жизнь.Голос овдовевшей Игрейны затих, потому, что дочери смотрели на нее недоверчиво, убежденные, что смерть Горлойсу могло принести только коварное убийство. Черные брови Морганы сошлись на нахмуренном лице, и она спрыгнула с кровати с криком.– Я чувствую, что… – кричала она, – Утер, этот римлянин, который называет себя верховным королем… он подкрадывается к Тинтагелю, как зверь, пытаясь утолить свой голод нашей семьей!Игрейна с изумлением уставилась на Моргаузу. Может ли быть, чтобы ребенок обладал даром видения? Возможно ли, что она знает, кто так недавно лежал на этой кровати? Неужели она воспримет поведение матери как коварное предательство, а не как исполнение воли богини? И как сам Утер посмотрит на это, Утёр, который ради нее, а может быть, и ради себя, обещал, что не причинит вреда королю-вассалу? Мучают ли его сейчас угрызения совести, или он зол на такой неожиданный поворот судьбы?Утер Пендрагон приехал в Тинтагель в тот же день, ближе к вечеру. Он подъехал к замку по главной дороге торжественно, как полагается человеку его положения. В паланкине он привез тело павшего Горлойса, накрытое черным плащом. Королева корнуэльская величественно и неподвижно стояла на возвышении в конце зала, когда вошел Утер, и яростный взгляд его голубых глаз заставил Игрейну стоять на месте. Удары его шпор по каменному полу высекали искры, а хлыст в его руке ритмично покачивался от каждого его шага.Утер был высокомерен и сух, как и полагалось быть победителю, но он сделал поклон в знак уважения к горю Игрейны.– С огромной печалью и тревогой я привез тебе тело твоего мужа, – начал Пендрагон, и в голосе его слышались гнев и горечь.Дети прижались к матери, потрясенные видом и речью этого человека. Игрейна смотрела в его лицо и за суровыми чертами видела разочарование смятенной души, пытающейся безуспешно распутать паутину, сотканную судьбой.– А теперь я оставляю тебя с твоим горем, – объявил Пендрагон. – Ты можешь похоронить своего мужа, где найдешь нужным, и по обряду, который сама выберешь. Но когда пройдут две недели траура, я вернусь, чтобы сделать тебя своей женой, дабы искупить свою вину.Потрясенная Игрейна смотрела, как Утер повернулся на каблуках и ушел, не взглянув ни на кого и даже не задержавшись, чтобы посмотреть на нее. Игрейна чувствовала, что Утера распирает ярость, которая гонит его от других людей, и не удивилась, когда узнала, что в тот день он часами скакал по болотам, загнав лошадь и вернувшись в лагерь на кляче, которую отобрал у разбойника, встретившегося ему в лесной чащобе. Жалость к себе и другим не была свойственна Утеру, его достоинствами скорее были гордость, благородство и свирепость.Свадьба состоялась через две недели. Это было событием, в котором смешалось огорчений столько же, сколько радости. Девочки воспылали лютой ненавистью к своему отчиму, и их отвращение к нему было таким сильным, что Игрейна опасалась за их жизнь под одной крышей в будущем.Поэтому с душевной болью и в то же время с облегчением она согласилась, чтобы их отослали из дома, как только они с Утером поженятся.Моргауза уже была обручена с Лотом, королем Лотиана и Оркнейских островов, одним из тех молодых королей, которые спорили друг с другом по любому пустячному поводу в своих королевствах за северным валом. Его выбор был удачным, потому что девушка была дерзкой по характеру и могла бы верховодить в семье, если бы ей достался человек более нерешительный.Моргану отослали в монастырь на севере, в котором она могла бы научиться искусству врачевания. Это сделали скорее для того, чтобы она была под присмотром монахинь, чем из религиозных убеждений Игрейны, потому что новая верховная королева все еще оставалась язычницей.– И только тогда, когда я поняла, что мне нужно будет расстаться с ребенком, которого зачала той ночью, я начала сомневаться в силе старых богов, – вздохнула королева-мать. – Потерять всех своих детей, включая еще не рожденного младенца, – слишком высокая цена за любовь, моя дорогая. Но Утер не соглашался оставлять ребенка в своем доме; сначала он говорил, что люди будут считать его ребенком Горлойса, потому что зачат он был сразу после смерти короля-вассала. Потом Утеру стало казаться, что он винит этого еще нерожденного ребенка за то, что он вовлек всех нас в эту ловушку. – Игрейна тихо вздохнула. – А может быть, как утверждает Мерлин, каждый из нас был просто пешкой в руках богов. Перед рождением Артура чародей пришел ко мне и попросил позволения забрать младенца и самому воспитать его. Я никогда не чувствовала себя спокойно рядом с чародеем, но он сдержал свое слово, и Артур стал мужчиной, которого каждая женщина с гордостью назвала бы своим сыном. – Она устремила на меня свой взгляд. – Я не знаю, захочет ли он услышать это, но при случае скажи ему, что я им горжусь. – Еще минуту она бездумно смотрела в пространство, собирая остатки сил. – И только потом, когда пришли раскаяние и бесплодие, только тогда я стала искать прощения и понимания и нашла их в новой христианской вере. – Королева-мать хотела подержать меня за руку. – Становится темно, – проговорила она, крепко схватив мои пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138