Хорошо в другом месте родиться, поменять все. Русским хорошо родиться или на худой конец Кондратюком, хохлом. Мурад ясно представил себя на месте Кондратюка: как он, Мурад-Кондратюк, больно бьет в пахнущей хлоркой уборной Кондратюка-Мурада; как тот, чурбан, ползает по кафельному полу, хочет домой, в Ташкент, в горы - к дурно пахнущим овцам, овчаркам и дедушке Гафуру...
А настоящий Кондратюк хотел напоследок прыгнуть на настоящего Мурада сверху, упасть ему на спину или на грудь задницей - чтобы выбить из "хабибулина" последние остатки здоровья. Он видел в каком-то американском фильме: именно так прыгали угрюмые бойцы на поверженных соперников. Кондратюк не был садистом, просто хотелось проверить: действительно ли таким образом у человека отбиваются сразу все внутренние органы? Он отошел от лежащего Мурада шага на четыре, к умывальникам, для разбега.
- Ладно, хватит с него! - скомандовал вошедший Рогожин. - Пусть отдышится - и в "красный уголок", за спецснаряжением. Будем зону крушить, зеков учить. Нам бы до вечера продержаться - уже из столицы края на пяти вертолетах спецназ спешит на помощь.
- Забьем как мамонтов! - обрадовался Кондратюк. И пнул напоследок Мурада. - Вставай, боец, искупай вину! Повезло тебе!
- Это точно, - покачал головой Рогожин. - А то Петров его, чурбана, в дисбат оформит, на Русский остров. Там вевешников не любят: сразу трахнут, петухом сделают.
- За что? - удивился Кондратюк.
- Не знаю. Но не любят нашего брата, точно.
Кондратюк подумал, что его-то не трахнули бы, он бы уж отмахался, поразбивал бы рожи и ребра.
Рогожин вышел, вслед за ним подался и Кондратюк.
Мурад недолго лежал на розовом кафеле. Боль постепенно уходила, уступая место апатии, безразличию. Но Мураду не хотелось отправляться в дисбат на неведомый и страшный русский остров, где трахают вевешников ни за что и всех подряд. Поэтому он встал и побрел к двери.
В красном уголке уже выдавали спецснаряжение: пластиковые щиты, дубинки, каски. Кондратюк стоял в полном облачении, шлем у него был спецназовский, с прозрачным пластиковым забралом - подарил боец из "Урагана" после зональных соревнований по рукопашке. Хохол бодро помахивал дубинкой и даже приложил по спине молодого солдата Селимова: тот криво улыбнулся в ответ.
- Короче, воины! - весело голосил Рогожин. - Бьем изо всех сил, как учили! Лучше - по голове, чтоб черепушки трещали! Если кого замочим спишут, не боись! Спецназ из столицы края уже вылетел, помогут! А наша задача - волну сбить, тормознуть бузующую сволочь! Плохо, что БМП на приколе - под что, хочу спросить, у механика руки заточены? А?
Бойцы, вразнобой, ответили командиру: под что.
Рогожин старался, подделываясь под простеца, употреблять, как ему казалось, "народные" выражения - с матерком и ветерком.
Мурад постарался тоже быстро, насколько позволяло пошатнувшееся здоровье, вооружиться дубинкой и щитом. Каска, правда, ему досталась неважнецкая: на пару размеров больше, зато и закрывала большую площадь головы.
- Ну, бойцы! К бою! На выход! Чему вас учили, а? Давай, вспоминай на ходу! И ещё раз повторю для непонятливых: мочим всех подряд, не жалеем никого, а то, ежли не мы их, то они уж нас, точно, трахнут во все дырки, командовал Рогожин
- Особенно молодых, красивых и упитанных! - добавил, шутя, Кондратюк, не подумав о том, что Рогожин-то и был как раз тот самый - молодой и красивый, упитанный ещё на комсомольских харчах.
У Рогожина после этих слов Кондратюка быстро сползла с лица та самоуверенная улыбка, с которой он существовал на службе. Эта улыбка была частью придуманного им "имиджа", очень важной частью: мол, на меня можно положиться, поручайте все, что угодно, выполню! Рогожин мечтал о службе в Управлении, хотел заниматься наукой: изучать воров в законе, блатных фрайеров и беспредельщиков. Но, конечно, знал он, без практики теория мертва: хорошую методику не разработаешь... Он, впрочем, никогда не рвался в Органы, но попал в комсомольский набор в самом конце... или в начале?
Сейчас он был доволен: комсомол развалился, и вряд ли бывший первый секретарь обкома взял бы его с собой в пришедший на смену комсомолу шоу-бизнес. Вышвырнули бы - и все. А то могли и "паровозом" пустить, бросить демократам в пасть, как Людочку Синцову: нашли бумагу, что она внештатный оперработник Комитета... Так они же все там числились! А опозоренная Людочка спилась и сблядовалась, потом и вовсе исчезла куда-то говорили, сошла с ума, попала на вечную койку в Шацк.
В подавлении бунта Рогожин участвовал впервые - как и все зоновские, от солдата до Хозяина. Можно было выплыть на самый верх - или навсегда остаться в летёхах, жить в этом занюханном и зачуханном поселке, пить спирт с отставными зоновскими мусорами. Жениться и то не на ком, одна путевая телка на весь Льдистый - Викуля Петрова, кумовская дочка, да и та с гонором, крикливая надменная тварь... А можно было подняться на этом бунте, взять инициативу в свои руки. Хозяин явно не понимает ситуации: время другое, надо методы корректировать, творить, выдумывать, пробовать. С первого января все зоны под Минюст переходят, это солидно. Наверное, и обмундирование поменяют, петлички прокурорские навесят...
Рогожин не боялся зеков: на стороне вевешников была сила: дубинки, щиты, каски, хорошее питание. Он отогнал от себя тревогу, вернул улыбку. Сейчас Петров, небось, уже на вышке: отстреляется. Главное: лидеров отсечь и завалить. А то и вправду, если поймают - трахнут в одно место. Больно, наверное... И убьют потом. Сто процентов.
- Вперед! За мной! В шлюз! - весело и бодро закричал Рогожин и, помахивая дубинкой, зашагал к выходу из "красного уголка".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115