Они приблизились к широкому повороту вокруг склона горы. Не веря своим ушам, они снова услышали автомобильный сигнал, оглушающий их сзади. Седан нагонял их с сумасшедшей скоростью.
— Пропусти их! — закричал Герберт. У него сдали нервы, он весь трясся, словно в припадке.
— Черта с два! — мрачно сказал Питер. — На это раз я с ними разделаюсь.
— Пропусти, говорю тебе!
Дальнейшее произошло мгновенно. Герберт нагнулся и ухватился за руль. Вместо того чтобы повернуть машину к внутренней стороне дороги, он крутанул руль влево. Спортивная машина сбила металлическое ограждение, подпрыгнула, затем сделала сальто и кувырком перелетела через насыпь, после чего, подскакивая и вращаясь вокруг своей оси, полетела вниз навстречу сосновому лесу на дне пропасти.
Питер так и не узнал, что происходило в эти секунды. Он пришел в себя, лежа на снегу, от страшной боли, пронизывающей его правую ногу.
Затем он услышал нечеловеческий крик отца. Ему удалось перевернуться, и белое обжигающее пламя лизнуло его волосы, лицо и брови. Спортивный автомобиль превратился в горящий факел, а спасительная темнота, в которую погрузился мозг Питера, заглушила последний отчаянный вопль Герберта.

Питер очнулся в затемненной больничной палате. Это оказалась больница в Беннингтоне, в Вермонте. Он открыл глаза и увидел медсестру, дремлющую в кресле напротив. Причина, по которой он здесь оказался, немедленно и четко вспомнилась ему: черный седан; глумливый смех одного из его пассажиров, которого он никогда не забудет; истеричный припадок Герберта и страшный полет кувырком по склону горы; отчаянные вопли Герберта и ослепительный шар пламени. Ему не нужно было спрашивать о судьбе отца. Бедный отец! Предсмертные муки должны были показаться ему вечностью, хотя длились меньше минуты.
Боли Питер сейчас не ощущал. Он вспомнил про страшную боль в правой ноге. Значит, ему помогли и облегчили его страдания. Он попытался пошевелиться и обнаружил себя ужасающе слабым. Он передвинул левую ногу в более удобное положение, но, казалось, совсем не мог пошевелить правой ногой. Она была укреплена на какой-то подпорке, и он увидел, что одеяло приподнято над кроватью на металлическом обруче, чтобы его не трогали. Он приподнялся на левом локте и протянул руку, чтобы ощупать правую ногу.
Он закричал.
— Нет! — пронзительно кричал он. — Нет, нет!
Медсестра мгновенно оказалась у кровати:
— Успокойтесь, мистер Стайлс, вам нельзя волноваться!
Его обволакивал и душил бесконечный, невыразимый ужас.
— Что вы со мной сделали? Этого нельзя было делать без моего согласия! Где доктор? Я убью его! Я его убью! — И он снова потерял сознание.

Когда он смог наконец слушать, ему объяснили, что у специалистов даже не возникало спора относительно необходимости ампутации его ноги в части между коленом и лодыжкой. Во время катастрофы нога была практически оторвана. Поэтому не могло быть и речи о получении его согласия.
К этому времени похороны Герберта еще не проводились, в сущности, кроме горстки пепла, и хоронить-то было нечего. Питер решил, что займется этим позже, когда будет в состоянии. Он знал желание Герберта. Тот всегда повторял, что не хочет ни похорон, ни церковной службы. «Пусть просто придут несколько друзей и выпьют в память обо мне».
Питер не мог встречаться с друзьями — ни с друзьями Герберта, ни со своими. Он чувствовал себя полностью обессиленным, опустошенным, истерзанным. В госпиталь пришли навестить его Лэндберги. Посещение прошло тягостно и напряженно, так как Питер не желал видеть людей, не хотел с ними разговаривать и выслушивать их заверения в глубоком сочувствии.
Затем появилась полиция. Они ждали два дня, чтобы поговорить с ним, и, когда они в конце концов выслушали его рассказ, вся надежда на то, чтобы найти черный седан тут же испарилась. Седан, крылья которого должны были нести следы столкновения с автомобилем Питера, словно в воздухе растворился. Макс Лэндберг ничем не смог помочь. В это время в «Логове» были заняты абсолютно все номера, что означало присутствие двухсот гостей, то есть больше сотни автомобилей. Он мог указать только на нескольких клиентов, имеющих не очень распространенные марки автомобилей. Никто из них не покидал отеля внезапно. Он выслушал описание дикого хохота, но это не помогло ему вспомнить ни одного из постояльцев, отличающихся особенной манерой смеяться.
Комиссар полиции, занимавшийся расследованием этого дела, донимал Питера вопросами относительно его личных врагов. Питер не знал таковых. Никогда не слышал этого смеха раньше. У него сложилось впечатление, что смеявшийся был молодым человеком. Он не смог дать даже приблизительного описания внешности двоих мужчин, чьи лица были скрыты поднятыми меховыми воротниками и огромными очками. В «Дарлбруке» каждый второй носил шубу и горнолыжные очки.
— Убийцы-весельчаки, — со злостью констатировал комиссар. — Вот они кто, должно быть. Выскочили себе на шоссе повеселиться, а вам просто не повезло, что вы оказались у них на дороге.
— Они должны знать все горные дороги, — сказал Питер. — Они все время выскакивали на дорогу позади нас, а это значит, что они точно знали, где свернуть с основной трассы, чтобы потом снова нагнать нас.
Объявили розыск черного седана с помятыми крыльями и с неизвестными номерами. И после целого года работы не добились ровно никаких результатов.

Для Питера началось долгое, горькое возвращение к какому-то подобию жизни. В физическом отношении он довольно скоро оправился от несчастного случая, но не мог отделаться от ощущения, что в некотором роде стал для людей бельмом на глазу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59