(Знаете, у нас в Израиле есть целое поселение арабов, которые понавезли себе жен из России. Так вот, те две бабы были похожи на воронежских ткачих, одетых в арабские платья.)
В тот же день я покинула Израиль.
Уже в Европе я узнала, что Ваш муж умер.
Я не знаю, кто послал тех людей - Мигун или кто-то другой, - но если бы они хотели совершить честный обмен, они не стали бы меня выслеживать, не так ли? И Сергей Кузьмич назвал бы меня так, как называл, когда приходил в нашу монтажную…
Я удрала от этих гэбэшников, Вашего мужа уже нет в живых, а я хочу все-таки вытащить моего Гиви из тюрьмы и из СССР.
Поэтому я делаю через Вас последнюю попытку.
ПЕРЕДАЙТЕ БРЕЖНЕВУ, ЧТО ЕСЛИ Я В ТЕЧЕНИЕ НЕДЕЛИ НЕ ПОЛУЧУ ГИВИ, ТО Я НАЗОВУ АДРЕС, ГДЕ ЛЕЖАТ ЭТИ ПЛЕНКИ, ЗАПАДНЫМ КОРРЕСПОНДЕНТАМ И РАЗВЕДКАМ.
И эти записи начнут передавать по «Голосу Америки» и опубликуют в западной печати. И весь мир услышит, что в домашнем кругу говорят Брежнев, его сын, дочь, брат и его приятели Устинов и Мигун о советской власти, членах вашего Политбюро, внутренней и внешней политике сов. правительства, военных планах Генштаба и так называемом международном коммунистическом движении.
Телефон, по которому со мной можно связаться в Европе: 0611-34-18-10, но имейте в виду: это только «ансверинг сервис» - служба приема записок по телефону.
Итак, Вы получите это письмо 26-го, я жду освобождения Гиви ровно неделю, а если не получу своего жениха - 4 февраля иду к американским корреспондентам.
Аня Финштейн
Европа, 23 января 1982 г.
P. S. Не бойтесь, это письмо вам доставит не ЦРУ. Я нашла человека, который сегодня летит в СССР в турпоездку».
- Ха! - сказал Светлов. - Наивная дура! Я сейчас запрошу списки туристов, которые прибыли в Москву за последние два дня, я найду этого типчика…
- Подожди, - сказал я. - Ты понимаешь что-нибудь в этом письме?
- Что ж тут не понять! Ее папа каким-то образом записал домашние разговоры Брежнева, а потом почему-то бежал из СССР, а пленки не вывез и не успел уничтожить. И теперь она будет шантажировать нас этими пленками, чтобы мы ей отдали преступника, который поджег «Россию»! Фигу ей! Ей Мигун его не отдал, а мы уж… Подожди! - вдруг прищурился он и снова стал перечитывать письмо… - Но ведь ее первое письмо могло и не попасть к Мигуну… И тогда… Тогда это и есть те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина!
Я снял телефонную трубку и, полистав телефонный справочник, набрал номер начальника Главпочтамта Москвы Мещерикова.
- Виктор Борисович, вас беспокоит следователь Шамраев из Прокуратуры СССР. Я вам в субботу отправил постановление о выемке почтово-телеграфной корреспонденции Мигуна…
- Я знаю, знаю, - пробасил он. - Я вам как раз готовлю ответ. Дело в том, что всю почту товарища Мигуна с 19 января изымает Следственное управление КГБ СССР.
- А до 19-го?
- А до 19-го вся почта ему доставлялась лично.
- Вся?
- Ну, конечно! А как же!
- Спасибо, - я положил трубку и повернулся к Светлову. - Поехали на Комсомольскую площадь, в цензуру.
- Но меня урки ждут! - сказал он. - И кроме того, что делать Ожерельеву с женой Мигуна? Он ждет указаний. Я еду мимо него.
- Сначала мы с тобой едем в цензуру, - сказал я. - А жена этого Мигуна пусть пока смотрит кино: во всяком случае, нам сейчас не до нее, пусть Ожерельев ее пока не трогает, - я сложил письмо Ани Финштейн и спрятал в карман. - Поехали.
Светлов посмотрел на меня, вздохнул:
- Не было печали! Мало двух убийц искать, так теперь еще эти пленки! Чего ты ввязался в это дело?!
- Мы эти пленки искать не будем, - ответил я. И продолжил в ответ на его удивленный взгляд: - Если это те пленки, которые ищут Краснов, Бакланов и Маленина, то мы тут в гонку ввязываться не будем. Мы просто отдадим ей этого грузина, и все. Если он еще жив, конечно.
В кабинет вошел капитан Ласкин, доложил:
- Марат Алексеевич, эту Тамару Бахши опознали в «Национале». Каждый вечер бывает там в валютном баре. Вечером мы ее там прихватим.
- Нет уж! - воскликнул Светлов. - Прихватывать ее буду я! Лично!

13 часов 00 минут
Заседание у Андропова продолжалось. Здесь, в этом просторном кабинете, сидели сейчас люди, которым практически принадлежит вся надзирающая и карательная власть в стране. И они знали это, а потому их речь была нетороплива, никто не форсировал голос, не пикировался. Все были отменно вежливы и взаимно внимательны:
- Приходится признать, - говорил начальник Следственного управления КГБ генерал Борис Курбанов, - что при осмотре места происшествия 19 января лично я допустил несколько ошибок. Я не заметил там ни следов борьбы, ни следа второй пули на форточке. И, поскольку я не подозревал, что это может быть убийство, я не послал на экспертизу предсмертную записку Сергея Кузьмича. Все это, как я знаю, сделал следователь Шамраев. И если бы не эти подозрительные контакты Бориса Буранского с иностранными агентами, я бы первый сказал товарищу Краснову: отдайте этого Буранского Прокуратуре, пусть они разбираются. Но если этот Буранский - завербованный иностранный агент, то тут все сложней. Тут возникает не только перспектива разоблачения враждебной акции иностранных разведок, но и более интересная идея - перевербовка агентов, с которыми имел дело этот Буранский, то есть контригра с западными разведками. А это уже целиком в ведении нашего 8-го Управления. Конечно, - улыбнулся он, - у Прокуратуры или у МВД может возникнуть впечатление, что они провели всю основную работу, а мы тут снимаем пенку…
Все рассмеялись, Краснов сказал:
- Лично мы готовы пожертвовать наградами ради дела…
И все присутствующие взглянули на Генерального прокурора СССР Рекункова и начальника следственной части Прокуратуры Германа Каракоза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141