Потому что персонажи недописанных рассказов и повестей стоят передо мной молчаливой шеренгой и смотрят с укором: «Что же ты? Мы были твоими друзьями, ты жил среди нас, разговаривал с нами, играл в наши игры, болел нашими горестями, радовался с нами… в конце концов существовал благодаря нам, потому что мы были рядом в трудные минуты. А потом нас бросил… Обещал нам друзей-читателей, а на самом деле оставил в неизвестности…».
Смешно, да? Чтобы литератора на старости лет грызла совесть за людей, которых никогда не было. За тех, кого он в молодые годы рисовал в тетрадках… Но вот так.
Я подумал, что самый правильный выход – перечитать прежние отрывки, планы, куски текстов, недописанные главы и соединить их как-то в одну вещь (повесть, воспоминания, очерки – что угодно). Хотя бы для себя. А, может быть, кому-то из читателей (тех, кто шлет мне письма и спрашивает: «Как вы начинали, как учились писать?») это будет тоже интересно. Хоть кому-то…
По крайней мере, не будет в душе виноватости, когда открываешь обветшавшие тетрадки и видишь там нарисованных Андрюшку, Олега, Сережу, Галку и моряка-космонавта по прозвищу Шкипер, таинственным путем попавшего на комическую станцию «Гнездо Нептуна»…

Облака возвращаются с запада

План этой повести написан в тетради с твердым, обтянутым желтой тканью переплетом, на котором стоит дата – 60 г . Судя по всему, это конец года, потому что там же черновики предисловия к дипломной работе, которую я защитил 16 марта шестьдесят первого года. Здесь же наброски маленькой повести «Я иду встречать брата», которую откладывал, откладывал, а затем написал за три дня… Ее-то написал, а вот «Облака…» так и остались в черновиках, набросках и отдельных эпизодах.
Я задумывал повесть о мальчишках послевоенного времени. Причем, это были не мои сверстники, а ребята постарше, хотя из той же компании, в которой крутился и я, будучи первоклассником, – четвероклассники и пятиклассники вроде моего соседа-приятеля Пашки Шаклина и его друзей.
В шестидесятом году все это было еще свежо в памяти – сорок шестой год, когда голод и неуют, оставшиеся от недавней войны, смешивались с радостью Победы и с горечью тех семей, в которые не вернулись отцы и сыновья…
Сделав себя чуть постарше, чем был в сорок шестом на самом деле, я повествовал о событиях от первого лица. Точнее от лица пятиклассника Митьки Вехова.
А начиналось все так…

Новичок появился в классе через пять минут после звонка.
– На первый раз мог бы и не опаздывать, – сказала историчка Эра Васильевна, которую с легкой руки старшеклассников все звали Эпохой.
Новичок промолчал.
– Садись с Веховым, – ткнула пальцем в мою сторону Эпоха.
Он пошел через класс. Тридцать две головы медленно поворачивались вслед за новичком. Шел он торопливо, чуть наклонив голову с темными, давно нестриженными волосами. На улице подтаивало, и большие подшитые вАлёнки мальчишки оставляли мокрые следы.
Я подвинулся. Новичок сел, сунул в парту потрепанную полевую сумку с веревкой вместо ремня и, подперев кулаком подбородок, стал слушать, что говорит Эпоха. Я сбоку видел его плотно сжатые губы, бровь, рассеченную маленьким белым шрамом, чуть прищуренный глаз.
Прошло несколько минут, и всем надоело разглядывать новенького.
На парту мне прыгнул скомканный клочок бумаги. «Митька, в животе пищит. Кусочка нет?» Я обернулся и помотал головой. Женька опустил глаза. Я посмотрел в другой угол класса, где сидел Лёвка Штейн, но вспомнил, что и он пришел сегодня без завтрака. Я вынул складной ножик с ручкой из коричневой пластмассы. Мне подарили его моряки из военного эшелона. Я положил нож на ладонь и ткнул локтем соседа.
– Хлеб есть?
– Ну? – спросил он.
– Меняем?
Он повернулся и осторожно провел ногтем по гладкой рукоятке. Потом сказал:
– Не надо.
– Не будь скотом, – прошептал я. – Женька Сергиенко потерял карточки. У них вся семья впроголодь…
Мне показалось, новичок не слушал. Но через несколько секунд он вынул из под парты и положил на колени сумку. Он достал из сумки плоский газетный сверточек. В нем оказались два ломтика хлеба, пересыпанные сахарным песком. Сахар растаял, газета промокла и расползлась.
– Возьми.
Я взял хлеб и протянул новичку ножик.
– Не надо, – снова сказал он.
Я разозлился.
– Нам так тоже ничего не надо. Понял?
– Кому вам ? – почему-то удивился он. Громкий голос Эпохи прервал спор.
– Вехов и новенький! Я выгоню! Что у вас под партой?
Мой сосед встал.
– Я достал учебник, – соврал он.
– Не время доставать, – учебник сказала Эпоха. Кстати! Как тебя зовут?
– Александр.
– А фамилия?
– Р е ген.
– С буквой «Т» на конце? – мигнув, спросила она.
– Без буквы «Т» на конце, – сказал новичок.
– Странно… Ты не эстонец? – зачем-то спросила Эпоха.
– Немец.
Три десятка лиц снова повернулись в нашу сторону.
Были у нас в классе украинцы, белорусы, евреи. Были таджик и латыш, поляк и калмык. Многих война закинула в наш сибирский городок. Но немцев мы видели только пленных, тех, что работали на стройках.
– Садись, – сказала Эра Васильевна.
…– Так и не взял нож? – спросил Лёвка Штейн, когда мы втроем возвращались из школы.
–Да. И хлеб обратно не взял…
– Мне сеструха из заводской библиотеки книжку приносила, – вдруг сказал Женька. – Про немецкого пацана. Он в Берлине против фашистов боролся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11