От этого на душе было еще противней. Откровения минувшей ночи, которая казалась скорее сном, чем явью, что-то нарушили в фундаменте мироздания. Все-таки я знаю Бориса давно - при мне он впервые завязал галстук, при мне густо краснел от криков "Горько!" на своей свадьбе.
Он был из того времени, когда мы, глупые недопески, горячо и радостно верили в правоту сущего. И вот теперь я должна свыкнуться с данностью, что один из нас, Борька, который был как брат, способен на такую грязь. Представление о порядочности, вынесенное из детства, подсказывало, что мужчина должен вести себя как-то иначе. О своих же низменных порывах лучше не вспоминать. Сдался нам этот Титов! Даже если он и изменяет Светке, это их внутренние проблемы. Мы-то с Наталией здесь при чем?
Невзирая на все прегрешения, ясное утро снисходительно отпускает меня из гарнизона на все четыре стороны. В той стороне, где Лелик, мое сердце. Вчера днем, оставленная Наташей по зову сирены, я позвонила на коммутатор. Телефонистка - а это была Бибигонша, козырявшая бюстгальтером, - соединила меня с "Сегментом". Таков позывной у коммутатора, обслуживающего летный гарнизон.
- "Сегмент два семь", - сказала трубка.
- Дежур, - попросила я, - соедини меня с кабинетом Власова.
Я услышала в трубке сигнал вызова - не потому, что телефонистка так запросто вызывает по любой просьбе названного абонента, тем более командира полка. Просто за годы службы в связи я выучила пароль корпоративной солидарности, "Дежур", побуждающий самую вредную телефонистку воткнуть шнуропару в нужное гнездо коммутатора.
- Власов слушает, - раздался низкий, с хрипотцой, словно простуженный, голос Лелика.
Я узнаю его голос из всех голосов, но сейчас я не слышу самую любимую интонацию, когда он говорит смешно и грустно одновременно.
- Здравствуй, Лелик, - говорю я.
- Здравствуй, Вака, - говорит Лелик. И это почти тепло.
- Как ты там? - говорю я.
- Нормально. У меня совещание, - говорит Лелик.
- Лелик, выгони всех, я тебе скажу что-то добренькое, - на манер сказочника говорю я.
- До свидания.
От черствости его голоса меня пробирает мороз, я понимаю, что он сказал все и больше слов не будет.
Я бросаю трубку. Какой гад этот Лелик, при чем тут совещание, когда звоню я? Почему-то у меня всегда есть на него время, а у него - только свободное от службы. Для женщины весь мир - мужчина. Для мужчины весь мир женщина плюс многие составляющие, работа и футбол не исключаются, даже если он - Данте, а она - Беатриче. Слабое утешение, что все мужчины таковы. Но ведь Лелик не все. Лелик - это Лелик.
Я беспрерывно курила и беспрерывно жаждала мести. "Отомсти хоть малым", - говорил Заратустра. Я готова мстить большим, всем, что имею. С каждой зажженной сигаретой пополнялся арсенал моего мщения: от циничного соблазнения самого высокого генералитета до банального удушения Лелика своими руками. Раз десять я мысленно прощалась с ним, и здесь тоже были варианты: то я шла под венец с его лучшим другом, то просто отбывала в неизвестном направлении. При любом раскладе Лелик умолял меня возвратиться и мучился до конца дней своих. При любом раскладе я была холодна и непреклонна и рук, схвативших лучшего друга или его шею, не разжимала. Возможно, я бы умерла от передозировки никотина или лопнула от злости, но тут зазвонил телефон. Я сняла трубку.
- Да, - резко выпалила я. Мне было все равно, кому я адресую свою ненависть. Когда я не люблю Лелика, я не люблю всех.
- Вака, что ты хотела? - Это звонил Лелик.
Я посмотрела на часы, на пепельницу, полную окурков. Знал бы Лелик, какие изменения произошли в наших отношениях всего за час и как далеко мы друг от друга.
- Ну, и как тебе жизнь без меня? - спросила я.
- Жизнь без тебя адское мучение, - сказал Лелик.
Не знаю, что он услышал в моем голосе, но ответил так, как я рассчитывала услышать через годы разлуки.
- Жизнь без меня - дерьмо, - согласилась я.
Теперь мое сердце там, где Лелик.
С большими предосторожностями я распахнула дверь Натальиной квартиры. Меньше всего мне хотелось сейчас встретится с Борисом. По закону подлости, по которому и бутерброд падает с наибольшими потерями, не раньше, не позже, а в такт со мной на площадку вышел Борис.
- Здравствуй, Варя, - сказал он.
Я подняла на него глаза. Судя по тужурке, на которой погоны с четырьмя звездами, Борис собирался на службу.
- Извини, мне некогда. - Я поспешно сбежала с лестницы.
- Да мне тоже, - негромко с лестничной площадки сказал Борис; ключ у него, что ли, застрял в замке? - На лодке объявили двухчасовую готовность.
Я остановилась от его голоса, была в нем какая-то обреченность.
- Когда вернешься, Боря? - спросила я.
- Пока не знаю. Было бы куда возвращаться.
Он наконец-то справился с дверью и, взяв сумку, стоявшую у ног, размеренно начал спускаться. Мы вышли из подъезда, яркое утреннее солнце слепило глаза.
Прищурившись, как от слез, Борис сказал мне:
- Прощай, Варька, - и чмокнул меня в щеку.
Он заметил мой взгляд на его окно, темное, завешанное шторой.
- Людмилу ночью вызвали к экстренному больному.
Никогда прежде Борис не называл жену столь официально.
- Ты зайдешь к ней? - спросила я.
- Нет. - Подумав, добавил: - Передай Люсе...
От его глаз, смотрящих на пустое окно, пустое без Люськи, у меня защемило сердце. Что мы все наделали?
- Ладно, не надо ничего передавать, - бросил он и стремительно зашагал прочь от меня, прочь от своего дома и этого зияющего пустотой окна.
- До свидания, Боря, - крикнула я вдогонку Борису, уходившему в сторону пирса.
Хлопнула дверь соседнего подъезда, кто-то обнял меня за плечи.
- Что, птичка-синичка, надолго залетела в наш гарнизон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77