Песнопениям этим научила его в детстве мать, у которой (в Смоленске еще) в подругах состояла какая-то совершенно безумная лапландка. Музыкальный слух у Хелье отсутствовал, а певческие данные оставляли желать много, много лучшего. Хелье об этом знал и давал волю своим музыкальным порывам только когда вокруг никого не было. Дикие мяукающие слова перемежались воинственным рефреном на очень высокой ноте — «Уи-уи-уи-уи!» Возможно, с этим кличем яростные лапландцы бросались в отчаянный бой с медведями, волками и другими ровдирами в своей Лапландии — мерзлой, неуютной земле к северу от Лапландской Лужи. На третьем «уи-уи» Дир не выдержал, захохотал, и открыл дверь. Хелье круто обернулся и смущенно замолчал.
— Доброе утро, — сказал Дир. — Ты продолжай, не стесняйся. — И опять захохотал.
— Ну и гад же ты, Дир, — заметил Хелье. — Слабости следует уважать. Не так уж плохо я пою.
— Ты очень, очень хорошо поешь, — заверил его Дир и в этот раз уже не смог остановиться — от хохота из глаз у него потекли слезы, он утирал их рукавом, привалясь к стенке. Ротко, смущенно улыбаясь, вошел за Диром и встал у косяка.
Дир заставил себя остановиться, набрал побольше воздуху в легкие, задержал дыхание, выпучил глаза, посерьезнел, сказал, «Уи» и осел на пол, хохоча.
— Сволочь, — сказал Хелье.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!…
— Заткнись.
— Ха-ха-ха-ха-ха… Уи! Ха-ха-ха-ха!…
— Здравствуй, Ротко. — В отличие от Дира, Хелье помнил имя зодчего, виденного им один раз в Талом Кроге. — Ты не обращай внимания, мой друг по утрам бывает не в себе.
Теперь засмеялся Ротко, и Хелье, закатив глаза, ушел в угол и сел там на ховлебенк.
— Сейчас, — сказал Дир, поднимаясь с полу, — сейчас я приготовлю пожрать. А может с вечера чего осталось. — Он засмеялся. — С вечера, с вечера… астер ты меченый… не смотри, а в печь ее… Такая скоморошина… нынче в Киеве все поют, — объяснил он. — Говорят, сам Валко-поляк их сочиняет. Глупо, но смешно. Ага, вот еще пара стегунов есть… разогреть их, что ли? Ротко! Ты, говоришь, огонь разводить умеешь. Вот и разведи.
— Дело закончил? — спросил Хелье.
— А как же, — откликнулся Дир, возясь с котелками и плошками. — Дело прежде всего. Уи. Ха-ха-ха-ха-ха!…
— Ты теперь… Да заткнись же ты!… Ты теперь, стало быть, свободен?
— Как зяблик. Ну, правда, нужно ехать в Киев, рапортовать. Но время терпит.
— Обратно ничего не надо в Киев везти?
— Обратно-то? О, спасибо. Чуть не забыл.
Дир покопался в суме и вытащил свиток, данный ему Житником. — Ротко! Ага, развел огонь, молодец. Действительно, умеешь.
Он подошел к печи и сунул свиток в огненные языки.
— Все. Теперь ничего везти не надо.
Хелье удивленно посмотрел на него.
— Ежели, — объяснил Дир, — всякий смерд и всякий холоп начнет князю писать, никаких чтецов не хватит разбирать все это. Князья должны писать князьям! Научили холопов грамоте, они и пишут, как отвязанные. Пишут, пишут. Невежи.
— Как знаешь, — сказал Хелье.
— Уж знаю я, знаю. Годрик не заглядывал?
— Нет.
— Выпорю я его, ежели его не убили, конечно. Какая, заметь, скотина неблагодарная бриттская. Бестолковая. Я, говорит, только огурцов куплю. Ну и где они, огурцы эти?
— А он, небось, отправился огуречнику мстить.
Дир хлопнул себя по лбу.
— Точно! А, хорла, действительно… Неужто убил Годрика негодный огуречник? — Дир раздул ноздри. — Что я с ним сделаю. Как я его скручу. Как я его от десятины-то освобожу! Прощелыга. Астер проклятый.
Стегуны не испортились за ночь. С голоду казалось очень вкусно. Ротко хотел было сесть за стол, но Дир его остановил.
— Ты чего это? — спросил он строго. — Не полагается тебе за общий стол.
— Что же ты меня унижаешь? — оторопело спросил Ротко.
— Унижаю? Чем же это?
— За стол не пускаешь.
— Хо! Унижает, заметь, незнание своего места. У каждого свое место. Твое место — стоять рядом, когда я ем.
— Дир, — вмешался Хелье.
— Не мешай, Хелье. Холопа нужно учить — это не страшно, всех учат тому, что им знать положено. Нас учат, холопов учат, ремесленников. Даже князей учат, хоть и плохо.
— Дир!
— Не мешай.
Хелье посмотрел на Ротко и сделал ему знак — мол, это недоразумение. Затем он встал и сказал веско:
— Дир, а подойди-ка сюда. В угол. Есть разговор.
— Может, позавтракаем сперва?
— Иди сюда!
Дир с сожалением встал и пошел с Хелье в угол.
— Ну?
— Ты что, совсем охвоился на службе у Святополка? Он же зодчий.
— Кто?
— Ротко.
— Зодчий?
— Да.
— Ну и что, что он зодчий. Холопов надо…
— Он не холоп. И никогда холопом не был.
— Укуп.
— И в укупы не продавал себя.
— Ну так я его себе укуплю. Если Годрик не вернется.
— Листья шуршащие! Он зодчий, понимаешь ты, пень ростовский?
— Да какая разница — зодчий, стяжный, кормовой…
— Зодчий — это ремесло такое.
— Да?
— Да.
— Что же это за ремесло? — с сомнением спросил Дир.
— А такое ремесло, когда дома строят.
— А, — понял Дир. — Плотник, значит. Ну и что? Бывает, плотники продаются, когда им работы нет.
— Не плотник. Зодчий.
— Ты заладил — зодчий, зодчий.
— Ну вот, скажи — как называется человек, командующий сотней воинов?
— По-разному.
— В Киеве. Как он называется в Киеве?
— Сотенный.
— А если тысячей воинов?
— Тысяцник.
— А человек, командующий тысяцниками?
— Военачальник.
— Правильно. Так вот зодчий — он военачальник всех плотников, столяров, клепальщиков, и смолильщиков. Он планирует, как будет выглядеть дом, когда его закончат строить.
— Ну уж нет, — сказал Дир.
— Что — нет?
— Чего планировать-то? В сражении — да, нужно планировать, без этого никуда. Без планирования потери больше. Ненамного, но больше. А дом-то чего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138