Необычный, странный. Не зря он дружит с Яваном — они чем-то похожи. И если бы он был там, в Константинополе, на месте Явана — возможно, так же спас бы меня. Как эти мужчины не похожи на Детина — медлительного, рассудительного домоседа. Бедный Детин — не сладко ему теперь, посадили его в яму. И ничем я не могу ему помочь. А ведь он мне помог. А я вот — не могу ему помочь. Я даже себе не могу помочь. Думала я — никому я не нужна, ан нет, вон сколько людей мне помогают. Сейчас еще и Белянку обяжем. А вдруг она нам откажет? Нет, не может Белянка отказать. Она хорошая. Наверное. Муж у нее строгий очень только. Но это ничего. Мужа она уговорит.
— Так мы и не добились от Гриба… не дознались… не выведали, что хотели узнать, — сказала она полувопросительно.
— А? Почему же это? Выведали, — сказал Хелье, думая о чем-то другом.
— Но как же… ведь он не…
— Гриб сказал все, что нужно.
Она хорошо помнила разговор.
— Может, я не расслышала?
— Расслышала, только не поняла.
— А ты понял?
— Да.
— Что же ты понял?
— Нужно еще кое о чем подумать.
Помявшись, она все-таки спросила:
— И ты знаешь, почему… зачем я им всем нужна?
— Это как сказать, — ответил он уклончиво.
Нет, он не врет, подумала она. Чего-то я не уловила в их разговоре.
— Ты поэтому его не…?
— Не прирезал? Из благодарности? — Хелье засмеялся. — Нет, не поэтому.
— Нет?
— Нет.
— А почему же?
— Заповедь есть такая.
— Заповедь?
— Ну конечно. Заповедь.
— Какая заповедь?
— Не убий. Это из Библии. Есть такая книга интересная. Фолиант такой.
— Я знаю, что такое Библия, — сказала Любава строго.
— Чего ж спрашиваешь?
— Потому что как-то странно.
— Что странно?
— Ты не зарезал его, потому что есть такая заповедь?
— Да.
Через двадцать шагов она спросила:
— Но ведь ты, вроде… воин? Бывший ратник? Не так ли?
— Вроде бы да. Впрочем, нет, ратником я никогда не был.
— Но сверд ты носишь.
— Да. Ношу.
— И в то же время говоришь, что есть заповедь, и ты ее, заповедь, чтишь.
— Чту.
— Всегда?
— Почти всегда. Бывает, что-то происходит помимо моей воли. И вообще я не ангел.
— Не понимаю я что-то, — сказала она серьезно.
— Да, это сложно, — согласился Хелье. — Я сам, честно говоря, не очень понимаю. Но я стараюсь. Это как с ревностью.
Помолчав, Любава все-таки потребовала разъяснения.
— Я знаю, что ревность — нехорошее чувство, — сказал Хелье. — Противное. Сродни зависти, наверное. Стало быть, был у меня друг хороший. Даже очень хороший. Однажды он мне жизнь спас. И еще кое-кому. Сам чуть не погиб при этом. А только стала одна… хмм… особа… хорла одна… ходить к нему домой. Повадилась.
Это было забавно. Попривыкшая и освоившаяся Любава чуть не засмеялась.
— А должна была ходить к тебе? — спросила она, делая серьезное лицо.
— Да, — серьезно ответил Хелье. — А что? Я ведь не урод какой. И происхождением я не хуже… а может хуже… не знаю, да и не важно это! И с тех пор я не знаю, что о друге моем думать. Неприятен он мне стал.
— А ты его видел с тех пор, как она к нему стала ходить?
— Нет.
— Не хочешь видеть?
— Он далеко.
— И она тоже?
— Да. Она тоже. Отстань. Ну так вот. Не знаю я, что думать. И что делать. Кстати говоря — с заповедью оно проще. Не убий — и все. А тут — не знаю.
— А ты ее до сих пор любишь?
— Тоже не знаю. Возможно.
Хелье посмотрел на Любаву, и ей пришлось отвести глаза. Отведя их, она вдруг увидела медведя. Медведь стоял возле дерева и с любопытством смотрел на путников.
— Хелье, — сказала Любава.
Хелье посмотрел.
— Не обращай внимания, — сказал он. — Мы его не трогаем, и он нас не тронет. Он просто так, наблюдает. Сытый он. Вот если бы медведица попалась с детьми, тогда дело плохо. А этот — пусть.
И действительно, медведь не пошел за ними, а заинтересовался какой-то белкой, или еще чем-то, шебуршащим в ветвях неподалеку.
Вскоре им попался ручей, и Хелье заставил Любаву, которая не хотела пить, напиться впрок.
— Неизвестно, когда будет следующий, — объяснил он наставительно.
Затем Любаве захотелось ссать, и она долго стеснялась и не решалась рассказать об этом Хелье. Но в конце концов потянула его за рукав.
— Мне нужно, — сказала она.
— Сколько угодно, — сказал он. — Не удаляйся от этого дерева. Я сейчас вернусь.
— Ты куда?!
— Сейчас вернусь. Не бойся. Я зайца заприметил.
Было ужасно неудобно и немного боязно. Хорошо мужчинам — им только порты приспустить да рубаху задрать. А тут присядешь, а кто-нибудь из кустов выскочит и хвать зубами за голый арсель. Впрочем, вокруг было спокойно. И Хелье вернулся почти тут же, как обещал — держа за уши убитого зайца.
— Ой, зачем ты его убил, — спросила Любава с сожалением. — Смотри какой он. Жалко его.
Хелье молча взял у нее свою монашескую робу, которую она все это время несла, соорудил подобие мешка, и сунул туда зайца.
Где-то в Таврии Базиль Второй с небольшой армией, укрепленной отрядом, посланным ему из Киева Святополком, ищущим поддержки у Византии, громил последнего хазарского кагана Георгия Цула. Норманны, сговорившись с толстым Олавом, недавно сватавшимся к Ингегерд, вошли в Сицилию. Эдмунд Второй и Каньют Датский делили Англию.
Двое беглецов пробирались новгородским лесом, зорко смотря по сторонам — нет ли ровдиров, или лихих людей, или змей — ища убежища, поскольку небо начинало темнеть.
В конце концов Хелье, заприметив какие-то сурового вида большие камни возле холма, решил устраиваться на ночлег. Неподалеку располагалось болото, и это было неприятно, но тянуть было нельзя.
За камнями обнаружилось что-то вроде расщелины, вполне пригодной для укрытия. Быстро собрав хвойных веток и мха, Хелье добавил сухой лоскут, оторвав его от рукава рубахи, и вскоре под восхищенным взглядом Любавы умудрился развести огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138