— Да?
— Как ты думаешь, убить его или отпустить?
— Ты его отпусти, Дир.
— Да, пожалуй, — согласился Дир, ставя сводника на землю и становясь пяткой ему на ногу. На пятку он перевел весь вес своего тела.
Сводник завыл, морщась от боли.
— А мне кажется, ты плохо понял, что тебе сказали, — усомнился Дир, вертя пяткой. — Скажи, понял?
— Я понял! Я понял! — закричал сводник.
— Что надо делать, как увидишь ее?
— Прятаться!
— А может, не прятаться?
— Нет, прятаться обязательно!
— А что, если тебя утопить, тут где-то река была?
— Нет, не надо! Я понял! Я буду прятаться!
— Будешь?
— Буду!
— Ладно, — смилостивился Дир. — Поверю на этот раз. Парень ты, наверное, неплохой.
Отпустив сводника, быстро заковылявшего прочь, он сказал Минерве:
— Догоняй Ротко, чего встала.
— Дир, ты не… спасибо тебе…
— Догоняй же.
— Ты не зайдешь ли к нам?
— Не зайду, — сказал Дир. — Дел много, — добавил он важно. — Иди.
Минерва догнала Ротко через квартал. Зодчий внимательно рассматривал какие-то настенные узоры.
— Куда ты пошел без меня! — крикнула она ему.
— Я тебя здесь ждал. Ты с кем-то разговаривала.
— Горе ты мое, — воскликнула она в отчаянии. — Со сводником своим разговаривала. Он хотел деньги у меня забрать.
— Забрал?
— Нет. А ты бы хоть вступился, что ли, сказал бы ему, что я с тобой теперь живу.
— Э нет, так мы не сговоримся, — возразил Ротко строгим голосом. — Ежели кто тебя обижает из-за моих дел, тогда да, вступлюсь. А в свои дела меня не впутывай. Мне неинтересно.
— Как это? — удивилась она.
— Так. У всех есть прошлое, и каждый ответственен за свое прошлое. У меня на твои прошлые дела времени нет. Выпутывайся сама. И если они, дела эти, меня хоть раз коснутся, то, пожалуйста, на глаза мне больше не показывайся.
Чудовищная несправедливость! Минерва пожалела, что не осталась с Диром. Дир бы так не сказал. Дир только что за нее вступился! Видел ли это Ротко?
— А вот Дир за меня вступился бы, — сказала она заносчиво.
— А Диру, может, делать нечего целый день, — парировал Ротко. — Вот он и ищет себе занятий. За того вступись, за этого, на лодке туда-сюда съезди. А мне строить нужно, мне не до глупостей.
— Но я же тебе не чужая!
— И что же? Если весь мир будет заниматься делами уличных хорл, то и будет он, мир, походить на хорлов терем.
Она хотела обидеться и уйти, но не ушла. К родителям ей возвращаться не хотелось, а больше идти было некуда.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ПРО ЗЯБЛИКА
Неизвестно, где провел Детин остаток дня и ночь после суда. Ему сказали — иди, и он пошел, не разбирая пути, не помня направления, не зная, зачем это нужно, просто шагал себе вперед. Его не трогали, не хватали, не кидали в яму, не шептали в ухо, что следует говорить — и то хорошо. В Новгород он вернулся только через неделю. Где он был — он не помнил, что он ел, где спал — неизвестно. Возможно, он просто шел по прямой достаточно быстро и обогнул весь земной шар — такие слухи были, что это, мол, возможно, а возражения последователей Космаса, проживавшего в Александрии лет за пятьсот до добрыниных подвигов в Новгороде и утверждавшего, что земля на самом деле вовсе не круглая, но плоская, ничего, кроме смеха, не вызывали. Ну, не совсем. Были и сердобольные, которые пытались вразумить дураков.
— Ну вот смотри, — говорили сердобольные, — смотри, дурак. Вот бывал ты, к примеру, в Константинополе или Александрии?
— А если и бывал, так что? — отвечал дурак.
— Ну вот когда большое судно с высокой мачтой уходит туда, где небо сходится с морем — что получается?
— А что?
— Часть его скрывается, виден только парус. А это о чем говорит?
— О чем?
— Что земля наша круглая.
— Нет, земля плоская. Так написал Космас.
И сердобольные, и дураки были греки, в основном церковного сословия. Новгородцы об этих разговорах не знали. Те из них, кому приходилось задумываться о таких грунках, Космаса не читали.
Так или иначе, Детин вернулся в Новгород и пошел к себе домой. Во всяком случае, он думал, что идет домой. Он не помнил точно, где находится его дом. Вид у него был — обыкновенного бродяги. Сальные грязные волосы слиплись и торчали в разные стороны, неопрятная борода развевалась на ветру. Рубаха грязная, дырявая. Сапоги отсутствуют. Порты отсутствуют. Свита тоже. Грязными костяшками пальцев Детин стукнул несколько раз в дверь. Потом еще. В конце концов дверь открыл укуп, служивший у Детина лет десять. Он некоторое время вглядывался в Детина, прежде чем узнал его.
— Ага, — сказал укуп, смущаясь. — Здравствуй.
— Здравствуй.
Детин даже не удивился, видя, что его не пускают в дом. Не то, чтобы совсем гонят, но загораживают собою дверь и не собираются отодвигаться. Он стоял и молча смотрел на укупа.
— Не велено никого пускать, — объяснил укуп. — Ты меня прости, но не велено.
— Не велено? — неуверенно спросил Детин.
— Нет. Дома никого нет. Все уехали.
— Куда?
— На состязания. Ты, Детин, на меня не сердись. Но мой хозяин теперь — Нестич.
— Нестич?
— Твой старший сын.
— Да?
— Да. Он мой хозяин и есть.
— А я?
— Не знаю ничего. Поговори с Нестичем, если хочешь.
— Как же я с ним поговорю, если он уехал? — логично спросил Детин. — А когда он возвратится?
— Не знаю. Не задерживай меня. У меня много дел по дому.
— Ты подожди…
Но дверь перед Детином закрылась.
Детину хотелось есть. Он не помнил, просил ли он милостыню во время своего путешествия. Может и просил. Он прошел несколько кварталов, остановился на людной улице, посмотрел на прохожих, и вытянул руку вперед, ладонью вверх. Его никто не узнавал. Вскоре какая-то женщина, одетая небедно, положила ему в ладонь слегка брезгливым жестом три сапы, стараясь при этом не коснуться пальцами грязной кожи Детина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138