Сняв со стенной полки свечу, он зажег ее и отпер еще одну дверь — обитую железом — в потайной архив. По периметру маленького помещения стояли кованые сундуки с секретными замками, отпирающимися не ключом, но системой рычагов, которые нужно было поворачивать в определенном порядке. Открыв один из сундуков, Бенедикт пристроил свечу на крышку соседнего, снял с крюка на стене холщовую суму, и стал один за другим вынимать свитки. Некоторые из свитков были очень древние, другие выглядели моложе и являлись копиями древних. Языки — старый греческий… арамейский… старая латынь… старый иудейский… еще арамейский… снова греческий… У первого Папы Римского был отвратительный почерк. Бенедикт — коль уж случай представился — присел на край сундука и, развернув свиток, некоторое время изучал письмена своего знаменитого предшественника. Да, противный почерк — будто он торопится куда-то. Вот у Павла — Бенедикт развернул другой свиток — вот, это пишет человек обстоятельный, с понятием. Впрочем, неисповедимы пути Создателя — и, кто знает, может, то, что писал Петр, на самом деле важнее? А противный почерк — чтобы не воспринимали всерьез те, кому не положено?
Бережно сложив отложенные свитки в суму, Бенедикт повесил ее себе на шею и прикрыл тогой. Заперев сундук, он вышел из помещения и тщательно запер кованую дверь.
ГЛАВА ЧЕТВЕРАЯ. ДЕЛО НАСЛЕДНИКА ПРЕСТОЛА
Свита Бенедикта ввалилась в «Ла Латьер Жуайез» в полном составе. Поляков отправили «подготовить» наследника престола к грядущему визиту Папы Римского. Сам Папа Римский, подождав, пока друзья и подружки его слегка захмелеют и станут самодостаточны, завернулся в мантелло и вышел на страт. Час пополуночи — относительно тепло, ранняя осень, темновато, луна светит по-северному нехотя. Дойдя до реки, Бенедикт повернул и зашагал вдоль берега. Приободрившись, луна выпросталась из-за облака, и впереди, слева, на втором из трех островов, зачернел на фоне неба силуэт главного храма города, Церкви Святого Этьена — с тяжеловесными романскими колоннами и небольшим, компактным куполом. Меньше чем через полтора века церковь эту снесут, оставив целой только часть подвала, чтобы освободить место для кафедрального Собора Госпожи Нашей, будущего главного символа города. Церковь стояла во время оно на месте, где когда-то располагалась базилика — тоже Святого Этьена. Поравнявшись с островом, Бенедикт спустился к самой воде и разбудил дремавшего в лодке перевозчика.
— Вот тебе дукат, а подождешь меня на том берегу, будет еще дукат.
Перевозчик любил возражать и препираться, но на такое и возразить-то было нечего. Несколько весельных взмахов — и лодка ткнулась килем в противоположный берег.
Главная церковь Парижа оказалась заперта — как и сегодня в это время суток часто бывает заперт Собор Госпожи Нашей. Стучать пришлось долго. Но вот — дверь наконец открыли. Сонный брат Кристоф с удивлением смотрел на молодого человека, судя по одежде — италийца.
— Что тебе нужно, сын мой? — спросил он.
— Помолиться мне нужно.
— Так молись.
— В церкви.
— Церковь закрыта.
— Видел. Так нельзя ли открыть?
— Зачем? Приходи утром, к молебну.
— А мне нужно сейчас.
— Поздно, сын мой.
— Ты — архиепископ?
— Архиепископ спит.
— У тебя есть ключи от церкви?
Кристоф рассердился.
— А хоть бы и были! Я что тебе, сын мой, слуга, что ли? Мало нам развратного Бенедикта, еще и прихожане наглеют, стыд потеряли! Спать надо по ночам! Понятно? Все, иди.
Он собрался уж было захлопнуть дверь, но Бенедикт поставил ногу между дверью и косяком.
— Это несерьезно, — сказал он.
— Что несерьезно?
— Двери Дома Божьего, падре, должны быть открыты для всех, кто испытывает потребность войти.
— Они и открыты — днем.
— В любое время.
Кристоф рассердился еще пуще. Спесивая кровь взыграла в нем — младший сын военного, внук и правнук победоносных рыцарей, благородный — вынужден разговаривать среди ночи с каким-то италийцем, по виду простолюдином, с порочным лицом, при лунном свете — какого дьявола!
— Сейчас я позову слуг, — сказал он, — и тебе влепят по шее.
— Да? — задумчиво произнес Бенедикт. — Ну, что ж. Не получилось по-хорошему — стало быть, перейдем к административным мерам.
— Да, иди, жалуйся! Кардиналу какому-нибудь, папскому прихвостню!
— Это ни к чему. Моих собственных полномочий хватит, чтобы приструнить невежду.
Кровь ударила Кристофу в голову.
— Ах ты наглец! — сказал он. — Полномочия? Я тебя сейчас…
Вытащив правую руку из-под мантелло, Бенедикт поднял ее к самому носу Кристофа. Лунный луч отразился от одной из граней перстня и на мгновение ослепил аббата. Кристоф отшатнулся, завороженно глядя на перстень, а затем упал на колени перед Бенедиктом и склонил голову.
— Прости меня, мой повелитель, — сказал он тихо.
— Возьми ключи и пойдем.
— Прости.
— Прощаю. Быстрее.
Кристоф кинулся к шкафу, выволок из него массивную связку ключей и, пригнув голову, встал рядом с Бенедиктом.
— Я в твоем распоряжении.
Фраза рассмешила Бенедикта, но он сдержался, не улыбнулся. Они вышли из флигеля и проследовали к главному входу храма. Кристоф отпер дверь и снял со стены горящий контрольный факел.
— К алтарю, — велел Бенедикт.
У алтаря Бенедикт взгромоздился на подиум, с которого священники читали проповеди, и оглядел зал.
— Здравствуйте, добрые люди, — сказал он зычно. Послушав эхо, он чуть повернул голову и повторил, — Здравствуйте, добрые люди. Хо-хо. — Он еще чуть повернул голову. — Да, здравствуйте. Вот так лучше всего, пожалуй. — Мрачно посмотрев на Кристофа, он приказал, — А ну, встань вон туда, в проход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32