— Это много, — возмутился Борис.
— Засупонь хлебало! — злобно рыкнул Владимир, не сдержавшись. Прикрыв глаза, он вздохнул, снова их открыл, и посмотрел на Добрыню.
— Не в службу, а в дружбу.
— Стар я, Владимир, для передачи денег таким особам.
Какие все медлительные кругом, и как туго соображают, подумал князь. Вот поэтому, наверное, я и толстею, хорла.
— Не могу же я холопа послать, — объяснил он. — Если эта свинья ведет себя так, как она себя ведет, надо же это как-то уравновесить. Пошлю холопа, а там скажут — а, так князь считает, что детям его все можно, вон холоп подачку принес. А придешь ты — какое-никакое, а уважение.
Добрыня мрачно смотрел на князя. Лет десять назад он бы густо покраснел и ни слова не говоря ушел бы, уехал бы за тридевять земель дуться. Какое-никакое, надо же.
Князь порассматривал угрюмого Добрыню с пучком укропа в руке и потеплел.
— Ну прости. — Владимир засмеялся. — Люблю шутить.
— Это ты так шутишь? — спросил Добрыня.
Князь опять засмеялся.
— Отнеси, — сказал он. — Будь другом.
— Ладно.
Добрыня вышел. Князь еще раз хохотнул беззвучно. Злость на сына прошла. Пришла жалость.
Хорохорится, думал Владимир. Эх! Помру я, не дадут ему спокойно править. Слабый он у меня. Но очень хочет, чтобы его сильным считали. Во всем мне подражает, а получается глупо. И говорит нескладно. Мать его была женщина мягкая.
Вспомнив о матери Бориса, Владимир загрустил. В жизни его было очень много женщин. Мать Бориса была единственной, изменяя которой он чувствовал себя виноватым.
— Теперь можно? — спросил Борис, изображая ворчание.
— Можно.
Борис подошел к столу, взялся за тяжелый кувшин, налил себе в кружку бодрящего свира, и выпил залпом. Некоторое время он стоял, держась за стол и жмурясь. Схватив две редиски с блюда, он запихал их себе в рот и зажевал смачно.
— Сватополка я навещал вчера утром, — сообщил он некоторое время спустя.
— Святополка.
— Да.
— Где же это?
— В темнице, где же еще. Куда ты его засадил, там он с тех пор и сидит.
— А ты, стало быть, в гости ходишь.
— Нельзя?
— Можно, — неприязненно сказал Владимир. — Вот только не знаю, зачем это тебе.
— Он говорит, что никакой он не заговорщик. И что все это клевета. И вообще его надо отпустить.
— Это он так говорит, что его отпустить надо, или ты сам так считаешь?
— Я сам так считаю. С ним интересно. То он истории рассказывает разные, то мы с ним в игры играем всякие. Вчера вон в шахматы играли. Он говорит, что хоть ты его и не любишь, он тебя любит, и почитает.
— Отец! — раздался звонкий, но низкий и густой, женский голос. В помещение вбежала привлекательная молодая женщина. — К тебе гости из дальних стран!
— Дура! — закричал Владимир, приподнимаясь из-за стола. — Сколько тебе раз велено не носиться по комнатам как кобыла гривастая по пастбищу! Посмотри в окно! Что там?
— Киев, отец ненаглядный мой, — с притворным смущением и испугом ответила женщина. — Как есть Киев. Я тут было подумала, что Чернигов, или, чего доброго, Лютеция, а тут смотрю — Киев.
— Так вот должен быть в княжьем дворце порядок и, как говорят франки, этикет. Ну и дети у меня. Что сыновья, что дочери.
— А ты вчера опять напился? — спросила она радостно у Бориса. — То-то я слышу вы тут оба кричите, как на торге. Отец! К тебе дорогие гости, много лет не виденные светлыми твоими очами.
— Докладывают слуги, — заметил Владимир.
— Да какие там слуги! Александр приехал. Сам Александр!
— Александр Великий? — переспросил Владимир. — Тот, что узелки развязывает и с этим… который в бочке… болтает?
— Перестань, отец! Будто ты не знаешь, какой Александр.
— Знаю. — Владимир почесал в затылке. — Ты в него влюблена была когда-то.
— Ах, оставь пожалуйста! Женат он, с женой приехал. Будет сегодня пир! Будет он рассказывать! Наконец-то в тереме появился человек, умеющий толком что-то интересное рассказать. А то все очень заняты государственными делами.
Борис икнул и снова налил себе бодрящего свира.
Владимир покачал головой. Дочь свою Предславу он очень любил, по-своему, и позволял ей очень много, и был даже рад, что не выдал ее пока что замуж. Княжьим дочерям ждать не опасно. Их можно и в сорок лет замуж выдавать. А ей только двадцать. Ну, хорошо, двадцать два. Ну, пусть является Александр. Старый воин, не желающий выглядеть старым воином. Бабник и проходимец, но умен, смел, и не враждебен. Женат он? Надо же.
— Что ж, зови Александра.
Александр вошел энергичной походкой, клацая сапогами по мраморному полу. Франкский плащ перекинут через согнутую руку. Владимир не удержался — встал и пошел навстречу. Не давая Александру поклониться, он горячо и искренне его обнял.
— Здравствуй, здравствуй, негодник, — сказал он.
Борис тут же взревновал Александра к отцу. Долговязый Александр и маленький Владимир вместе выглядели глупо. И вообще — является неизвестно откуда, а ему вон какое радушие выказывают. Вот его надо вместо Святополка посадить в темницу. Он быстро налил себе еще полкружки, пожалел, что это не брага, и выпил.
— Пойдем в покои, — Владимир кивнул Александру. — А ты, — он повернулся к Борису, — не пей больше, да выйди разгуляться. Но учти. Не до самой ночи. Если придешь после захода солнца, я тебя запру на месяц, как барышню, в светелке. Не шучу.
Борис проворчал что-то невразумительное и опять икнул.
В покоях Владимир и Александр опустились на венецианские скаммели. Гость тут же закинул ногу на ногу, локоть небрежно отбросил в сторону, и подмигнул Владимиру.
— Ты все такой же, — отметил Владимир, не осуждая. — Что слышно?
— Предпринял я, князь, путешествие по миру с молодой женою моей, — ответил Александр нарочито степенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26