И вот месяц назад Петрунин случайно встретил в электричке Юлию, младшую сестру Сергея Фокина, и для него началась новая жизнь. Тогда он по обыкновению приехал на майские праздники в Чистые Ключи, подышать, как он говорил, российским воздухом. Фокин поселил его в своей старой избе, а сам уехал к семьей на центральную усадьбу. Кормить и обхаживать Петрунина он поручил соседу.
Петрунин привез с собой рукопись новой статьи и ещё какую-то литературную мелочь, надеясь в тиши поработать.
Утром сосед подал завтрак прямо в постель, как на западе, только вместо подноса в руках он держал широкий медный таз, на котором взамен аристократического кофе сверкал стакан самогона. Рядом стояла кружка парного молока.
- Пей, - ласково, но требовательно сказал сосед. Он был уже навеселе. Петрунин посмотрел на часы: девять утра, потом на соседа, поколебался секунду-другую и выпил. Сосед, так же решительно, поднес молоко:
- Запей.
Петрунин опять подчинился и, не переводя дух, припал к молоку. Самогонка была-так себе, а молоко - высший сорт, он сразу это понял: густое и душистое. Стенки кружки, когда он поставил её на поднос, так и остались белыми.
- Красота, - сосед удовлетворенно сверкнул глазами, - с нашим молоком не обалдеешь, даже если по три раза в день прикладываться. В голове только гудит немного, зато на душе - благодать. А куда денешься: жажда.
- Да как же вы работаете? И вообще... - Петрунин вдруг почувствовал, как, несмотря на уверения соседа, голова пошла кругом, словно он только что упал с карусели.
- А очень просто: стакан самогона, стакан молока. Только молоком и спасаемся. Раньше, до реформ даже план совхозу перевыполняли, хоть и под мухой... Стакановцы.
- Легче вообще не пить, - сказал Петрунин и, схватив карандаш, записал неизвестное слово "стакановцы".
- Вообще? - сосед посмотрел так, словно перед ним был не российский писатель, а инопланетянин.
На третий день Петрунин, которого в завтрак , обед и ужин приладился навещать сосед, сбежал в Новозаборск. И вот там, на посадке в электричку он и увидел Юлию.
Он знал, что она была замужем, когда-то Фокин даже приглашал его на свадьбу сестры, но он так и не поехал. Потом, спустя уже много лет, он случайно узнал от него, что жизнь её сложилась неудачно, суженый пил по-черному, колотил её неизвестно за что, а потом бросил работать и едва не угодил под суд. А когда в разгар перестройки в Новозаборске полностью исчезла водка, он напился тормозной жидкости и умер.
Петрунин, с которого ещё не сошел хмель после подношений соседа, бросился через толпу к Юлии.
Она была в светло голубом платье, загорелая, будто только что с юга. Петрунин внутренне ахнул, и, проклиная себя за то, что так и не собрался съездить к ней, а ведь ему несколько раз намекал Фокин, проклиная эту глупую свою лень, устремился в вагон, в который она только что вошла. Она ему искренне обрадовалась, и они тогда проговорили все полотора часа до Москвы. О чем они болтали, он толком и не помнил. Помнил только, как хотел произвести на неё впечатление и страшно боялся, что у неё кто-нибудь уже есть, какой-нибудь молодой лоботряс, который ни черта не разбирается в женщинах и способен только обидеть её.
С той поры он трижды встречался с ней в Москве, она возила туда какие-то отчеты, и незаметно для себя начал ощущать её постоянное присутствие в мире. Что бы он не делал, она была рядом. Она разбудила в нем какую-то безоглядную силу, отчаянное бесстрашное состояние, которое он у себя никогда не предполагал. Ему открылось, что жизнь коротка, и надо идти напролом, не стесняясь: терять ему всегда было нечего, а теперь - тем более. И все-таки, оставаясь один, он томился в сомнениях. Этого ещё не хватало, думал он. Мне пятьдесят два, ей тридцать пять. У каждого свои песни, свои слова и привычки. Мы будем говорить на разных языках, как чужестранцы. Бесперспективное дело. Бес попутал. Или ангел?
Петрунин верил в биополя, передачу мыслей и чувств на расстояние и нисколько не сомневался, что от неё исходило родственное его природе, теплое энергетическое сияние. Возможно и она чувствует то же самое, думал он, но спрашивать не решался, даже избегал. Ему хотелось, чтобы она сама высказала это, и вот тогда он и приступит к решительным действиям.
При встречах он рассказывал литературные сплетни, шутил, ну просто надрывался, чтобы выглядеть остроумным, и с удовольствием замечал, что это ему удавалось. Однако, на приглашение посетить свою холостяцкую квартиру она неизменно отвечала отказом.
Тогда он сам приехал в Новозаборск. После ужина Юлия отправила его ночевать к своему соседу, Ивану Ивановичу Красильникову. С ним они раздавили две чекушки и всю ночь вспоминали старое время.
- Ты присматривай здесь, пока меня нет, - внушал Петрунин Красильникову.
- Как это присматривать? - насторожился тот.
- В хорошем смысле. Жениться я хочу. Прошу тебя как будущего посаженного отца, понимаешь? Это даже больше, чем отец родной.
- Не староват ты для жениха-то?
- Нет, по статистике, это самые крепкие браки. У тех, кто по второму заходу.
- По статистике, по статистике... По твоей статистике, у нас уже подъем производства начался, а жрать все нечего, - проворчал Красильников, но помогать обещал.
Длинными одинокими вечерами Петрунин вспоминал, как она сидела напротив-красивая, просто обворожительная, такая близкая и недоступная-и, закручивая на палец свои белокурые локоны, молча слушала его, отзываясь на его шутки одними глазами. Единственная женщина, ради которой он не пожалел бы миллион. Если бы он у него был.
Он был истомлен, выбит из колеи, перо валилось из рук, и тонкий денежный ручеек гонораров снова начал пересыхать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44