- Кто он? - наклонился Серьезный над ней. Она смотрела ва него. Губы ее тряслись. - Кто?! - Я не знаю, - сказала она тихо. Я не расслышал ее слов, но понял по губам. Она не врала, я видел. Говорила правду. Она на самом деле ничего не знала про человека, который вот уже два раза звонил мне по телефону. Но бравые ребята нуждались в доказательствах. Один из зрителей полез в ящик стола и достал оттуда сапожный нож, сделанный из обломка пилы, с обмотанной черной изоляцией ручкой. Таким очень удобно обрезать подметки. Модник взял его и как бы невзначай начал крутить перед лицом Алисы. Та завороженно следила за ним. Кровь из разбитой брови стекала, попадала на глаз, на щеку, на шею, на кофту. Но как только я понял, что ее не собираются убивать, я перестал жалеть ее. Хотя, конечно, ей досталось непростое испытание. Но жалость отрубило напрочь, не знаю почему. Может, Алиса слишком напомнила мне жену? То в ней, что всегда вызывало протест: стремление к абсолютной самостоятельности, к истинной эмансипации, причем при совершенном нежелании расплачиваться за все это, нести ответственность за свои поступки. Хотя если дальше так пойдет, ее хватит кондрашка. У нее опять стали сумасшедшими глаза: отличная защита - чуть что, впадать в истерику... Им пришлось пожертвовать для нее вторым пакетом молока. - Я знала, Владимир Федорович с кем-то встречался, но не знаю, с кем, пробовала она из последних сил держаться. Я видел - она на грани срыва. Алиса выбалтывала все, ей уже не имело смысла что-либо скрывать. - Что ты знала? - Ничего!.. - вдруг взорвалась она. - Что вы от меня хотите? Ну, убейте меня, убейте! Что я вам сделала?! О-о-о!.. Они встречались в "Орфее". И я ждала!.. Не знаю кого! Я сидела на его месте!.. Я!.. Она захлебнулась словами, упала, скатилась с дивана на пол, замолотила кулаками о грязный заплеванный цемент. Вперемежку со слезами и истеричными выкриками. Я ошибся, они никогда не имели дела с эмансипированными журналистками, получившими задание от Степанова откопать, вселенскую сенсацию. Вступающими в полосу рыночных отношении... Идущими по следу. Прохоров никогда не посвящал ее в свои дела. Ей мало что удалось подсмотреть, совсем мало. Но и эта малость обернулась ей боком... Меня доконала эта сцена и душераздирающие вопли. Если бы я не видел все своими глазами, мне могло показаться, что ее на самом деле режут. Я осторожненько спустился с лестницы, подхватил ее и вышел в коридор. Лестница - универсальное оружие. Второго такого не найти. Поставил один конец ее в угол коридора, напротив их двери, прицелился и что есть силы опустил ее. Второй конец уперся в дверь, сработанную, наверное, еще до революции из толстенных досок и обитую железом. Получился, конечно, шум, но он не имел никакого значения - я вышел из подполья. Лестница встала прочно, подперев выход из ловушки. Ее длины хватило, она почти распласталась поперек коридора, оправдав самые светлые мои надежды... В каземате уже спохватились, я услышал глухие стуки, словно за каменной стеной. - Кто там?! Эй!.. Открой!.. Скотина!.. - услышал я и, довольный, потер руки. В переносном, конечно, смысле. Я даже мог передохнуть, хотя мне и нужно было спешить. Вообще-то это была моя ошибка - я не рассчитал их прыти. Вдруг за дверью бухнуло, еще, еще раз... Пуля дзинькнула о стену рядом со мной. Одна, другая... Про огнестрельное оружие я и не подумал. Впрочем, применение его не испугало меня. Но злости прибавило. Так что до выхода и дальше, до конца переулка, я бежал мелкой трусцой, как на утренней физкультурной разминке. Метров триста пришлось идти до ближайшего автомата. Но потом я уж отыгрался. Чтобы завести как следует милицию, следует несколько преувеличить одно и позабыть про другое. Что я и сделал. Сбивчивым голосом прохожего я поведал о тусовке наркоманов и об изнасиловании. Как мог, объяснил где. Не удержался и вспомнил про подпольное казино. Следом набрал еще один телефончик, он когда-то на всякий случай отложился у меня в памяти. Им я выдал про террористов кавказских национальностей, про пулеметы, переговорные устройства и реактивные установки ручного пользования. Я сделал свое дело. Теперь оставалось побыстрее сматываться. У метро я снова зашел в автомат. - Что, уже прошел час? - удивилась Кира. - Ты же сердобольная девушка, - сказал я. - Сердобольная - старомодное слово. - Вообще-то я бы заехал к тебе в гости, - хихикнул я над своей наглостью, - если ты не возражаешь. - Что, есть причина? - спросила она тем же сварливым тоном, но я уловил в нем нотки солидарности. Все-таки она уникальное существо, и если пошлет меня сейчас куда подальше, все равно я с удовольтствием буду вспоминать ее акцент. - Есть, есть, - сказал я, внезапно обнаруживая их в себе, эти причины, не одну, а много. - Опять синяк? - Хуже. - Сломали что-нибудь? - Да как тебе сказать... Я готов был расплакаться от сентиментальности. Она принимала меня таким, каков я есть. Со всеми моими недостатками... В метро я ехать не рискнул, потому что на меня смотрели. Я был весь в древней подвальной пыли. И руки у меня были грязные, мне все время хотелось их вымыть. Но у метро я купил гвоздики, пять штук. Меня подвезла хлебовозка. Она торопилась в булочную с порцией вечернего хлеба для трудящихся, но ради четвертака водитель решил изменить курс и прибыть в пункт назначения несколько позже. - В стране ничего не случилось? - спросил я водителя. - Никакой революции? - Я радио сегодня не слушал, - сказал он. - И я. - А что, есть слухи? - Есть какие-то. Дом был опять с вахтером. За последние дни я стал привыкать к ним. Они ко мне - нет. При виде меня старичок подскочил со стула и загородил тщедушным телом дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33