- Он рассказывал не торопясь.
Захаров задавал уточняющие вопросы и подробно записывал даже на первый взгляд самые несущественные детали. Он знал, что в следственной практике нередко случается, как порой незначительная, а иногда и совсем не относящаяся к делу частность выводит на верный путь.
- Что же вы делали на рынке? Что купили?
- Так, кое-что по мелочи: мясо, картошку, редиску...
- Потом?
- Потом зашел в парикмахерскую, подстригся.
- В какую парикмахерскую?
- Там же, на рынке.
- Вы можете вспомнить парикмахера, который вас стриг?
Кондрашов ответил не сразу.
- Может, и вспомню, если увижу.
Когда Кондрашов начал рассказ о рынке, Григорьев подумал о том же, о чем и Захаров, что задержанный калач тертый: попробуй докажи, что он не был на рынке? Когда же тот заговорил о парикмахерской да еще заявил, что узнает мастера, который его стриг, майор готов был изменить свое мнение: неужели такой неопытный?
- Во сколько часов вы вернулись домой?
- Часов в двенадцать дня.
Захаров поглядел в протокол допроса Северцева, где тот показывал, что с группой грабителей он встретился на вокзале в одиннадцать часов дня, а в первом часу все четверо уже сидели в ресторане,
- Хорошо. Вы говорите, что домой вернулись с рынка в двенадцать часов. Что вы делали дома?
- Дома? - Кондрашов потер кулаком лоб. - Вот не припомню. Постойте, постойте, кажется, припоминаю. Дочитывал книгу.
- Какую?
- "Как закалялась сталь".
Эту книгу со штампом библиотеки Захаров видел на этажерке Кондрашова.
- И долго вы читали книгу?
- Часов до трех.
- Был ли в это время кто-нибудь в вашей комнате?! Не заходил ли кто?
- Никто не был и никто не заходил.
- Хорошо, допустим, что книгу вы читали до трех часов. - Захаров уже справился со своим волнением и пристально всматривался в лицо Кондрашова. "Стреляный, стреляный, - думал он. - Но не уйдешь. В три часа, голубчик, ты уже сидел в ресторане "Чайка". Ну, что ж, давай, давай, пока врешь солидно и убедительно. Правда, вот насчет парикмахера ты дал маху". - Что же вы делали после трех часов?
- Пообедал и ровно в три двадцать пошел на работу.
- На какую работу? - Захаров кинул тревожный взгляд на Григорьева. Тот, повернувшись всем корпусом на стуле, смотрел на Кондрашова.
- На какую работу вы пошли в понедельник двадцать пятого июня в три часа двадцать минут? - переспросил Григорьев.
- На свою, гражданин начальник. В цех, где я работаю слесарем-монтажником.
Майор встал и, подойдя почти вплотную к допрашиваемому, укоризненно покачал головой:
- Эх, Кондрашов, Кондрашов. Ведь ты не новичок. Не впервой приходится давать показания, а ведешь себя, как тот мальчишка, который, играя в прятки, прячет голову под бабушкин фартук и думает, что его никто не видит. К чему все это? Отвечай правду, где ты был о трех часов в прошлый понедельник?
- Я еще раз говорю, что пошел на работу, - уже с досадой ответил Кондрашов. - Можете справиться. Всю прошлую неделю я работал во вторую смену, с четырех до двенадцати ночи.
- И это могут подтвердить на заводе? - не отрывая глаз от допрашиваемого спросил Григорьев.
- Да, могут.
- Что ж, проверим. Только вам придется подождать, пока мы справляемся.
"Может быть, стоит показать ему расческу?" - написал крупными буквами Захаров на листе бумаги. Майор прочитал и вслух ответил:
- Ни в коем случае. Никогда не спешите выворачиваться наизнанку в первую же минуту.
Григорьев позвал дежурившего при входе милиционера и приказал отвести Кондрашова в камеру предварительного заключения.
Когда Кондрашов и дежурный милиционер вышли, Григорьев подошел к окну.
- По теории вероятности два одинаковых пальцевых отпечатка могут повториться на земном шаре через миллион лет. То есть практически это невозможная вещь. Он просто оттягивает время. Где Северцев? Немедленно провести опознание!
- Товарищ майор, я уже звонил в общежитие. Комендант сказал, что его в комнате нет, - ответил Захаров. Я хочу перед опознанием съездить на завод и проверить показания Кондрашова.
- Поезжайте, только быстрей.
Видно было, что майор чем-то недоволен.
Выйдя из следственной комнаты, Григорьев сильно хлопнул дверью. Поднимаясь к себе в кабинет, он остановился в коридорчике, где пришедшая с поста смена милиционеров сдавала оружие и переодевалась. Стоявший здесь шум раздражающе резанул слух майора, и он уже намеревался призвать к порядку, но, заметив, как старательно и любовно молоденький сержант складывает свою милицейскую форму в маленький шкапчик в стене, улыбнулся.
Закрыв дверь своего кабинета на ключ, майор достал из нижнего ящика письменного стола флакончик валерьянки и, боязливо оглядевшись, словно опасаясь, чтобы кто-нибудь не подсмотрел за ним, влил несколько капель в стакан с водой и выпил.
Ни жена, ни сослуживцы не знали, что последнее время у майора временами пошаливало сердце. "Жара", - объяснял он себе это наступившее ухудшение здоровья. Флакон с валерьянкой он спрятал на старом месте - в ящике под бумагами.
Григорьев боялся, чтобы кто-нибудь не подумал, что он сдает. Размышляя однажды о быстротечности земной жизни, где "ничто не вечно под луной", он хотел, чтоб кто-нибудь из друзей как добрую шутку сказал о нем, когда его уже не будет: "Он прожил жизнь, как боевой конь атакующего эскадрона, в бешеном галопе, и умер на боевом галопе, в атаке. Славный был старик... И любил пословицы..."
Григорьев вяло улыбнулся: "Но неужели и вправду сдаю?" С этой мыслью он подошел к окну, энергично распахнул высокие створки и вздохнул полной грудью. Не отнимая от створок широко распластанных рук, он с минуту продолжал стоять без движения, прислушиваясь к биению собственного сердца, которое минуту назад щемило и работало с перебоями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91