Он почти все время живет во Франции и только на лето приезжает сюда, – пояснил Фрезер. Он открыл дверь, вылез из «рэндисровера», распрямляя спину. – Я приезжал сюда до моего окончания Оксфорда, когда умер мой отец. Сима здесь тогда не было, он уехал в Перу, и я оставался здесь один. – Он пошел к дому, не отрывая от него глаз. – Это хорошее место для размышлений, – бросил он через плечо.
Это было место, где он окончательно решил принять свое печальное наследство – «Эбердин Энгас пресс». Фактически он никогда не стремился стать адвокатом, и, окончив колледж, решил вернуться в Абердин, чтобы стать владельцем газеты. Он повернулся и усмехнулся, стараясь не думать о смерти отца:
– Здесь больше печем заняться!
Ливви подошла к нему и тихо сказала:
– Спасибо за то, что ты привез меня сюда. Фрейзер пожал плечами и взял ее за руку.
– Миссис Вестли должна была побывать здесь утром. Я звонил ей и предупредил, что мы приедем. – Он повел Ливви к входной двери и наклонился к старинной высокой терракотовой вазе, в которой рос уже зацветший зимний жасмин. Он достал ключ, спрятанный за вазой, и воскликнул: – Ага, что я говорил!
Ливви рассмеялась и стала ждать, пока он откроет дверь. Когда она вошла в дом, то ощутила странное чувство покоя, тепла и безопасности. Стоя в центре холла, она увидела на столе высокую вазу с зимним цветущим жасмином – цветы явно были поставлены к их приезду. От такой неожиданной заботы она заплакала и закрыла лицо руками, чтобы скрыть слезы. Это было так прекрасно, так естественно… и она вдруг стала осознавать, что может потерять.
– Эй, Ливви!
Фрейзер подошел к ней, обнял и крепко прижал к себе. Ее успокаивали его сила и мощь, и она снова подумала, как он могуч и в то же время так нежен с ней. Подумав о предстоящей ночи, она вспыхнула и, смутившись, отодвинулась от него. Бросив взгляд на кухню и вытирая рукавом свитера слезы, она спросила:
– Можно, я приготовлю чай?
Фрейзер улыбнулся тому, как она по-детски вытирает слезы.
– Да, чай – это было бы прекрасно. А я пока принесу наш багаж.
Ливви пошла на кухню, а Фрейзер стоял и смотрел па нее. Потом он вышел к машине, чтобы достать рюкзак, свою сумку и корзину, собранную Мойрой.
К вечеру, когда они устроились в доме и ночь уже стала опускаться на долину, Фрейзер и Ливви вышли из дома. Они прошли через сад и спустились в долину. День уже угасал, темнели и краски окружающей их живой картины. Небо стало глубокого лилового цвета, зелень потемнела, и только туман, поднимающийся с бегущей реки, светлыми мазками оттенял пейзаж.
Фрейзер и Ливви гуляли долго. Пока они шли, ночь окончательно вступила в свои права. Воздух был наполнен запахом леса, а огни деревни в долине казались звездами, упавшими с небесного покрывала. Они перешли на другую сторону реки и зашли в «Черную корову». Сидя у камина в почти пустом пабе и потягивая густой темный сидр, они говорили о времени, которое прошло с тех пор, как они любили друг друга, о том, как прожили это время, разделившее их.
Ливви было трудно говорить о Джеймсе. Она говорила о своей карьере, рассказывая о том, что, быть может, слишком глубоко погружалась в работу, не замечая красок льющейся мимо жизни. Фрейзер рассказывал Ливви о своей газете, как она поглотила его с тех пор, как он закончил Оксфорд. Ирония судьбы: кем он никогда не собирался стать, так это владельцем газеты. Он рассказал ей о том, как почти заново создавал дело, используя громадные деньги, доставшиеся ему по страховке после смерти отца. Она спросила его о женщинах, и он в ответ рассмеялся, пожав плечами. Как он мог рассказать ей правду? Он привлекательный мужчина, полный сил и желаний, но он не мог сказать ей, что не было никакой другой после того, как он полюбил Ливви! Все эти прошедшие десять лет! Патология, да и только! Все это прозвучало бы немыслимо и нелепо, но почти так же немыслимо и нелепо было его чувство. Он не стал ее спрашивать о Джеймсе – он не хотел ничего знать.
Когда они вышли из паба, было уже поздно. Возвращаясь в Ластлей, они не прикасались друг к другу, но сознавали дикое желание близости. Приблизившись к дому, они увидели горящий свет на крыльце и поспешили на манящий огонек.
Когда они подошли к дому, Фрейзер открыл дверь и Ливви зашла за ним в дом. Ее щеки запылали от тепла, наполнявшего дом. Она сняла пальто, бросила шарф на стул и освободила волосы от шерстяной шапочки. Ливви тряхнула головой – волосы шелковой волной упали на плечо. Повернувшись, она заметила пристальный взгляд Фрейзера. Быстро отвернувшись, она пошла к лестнице.
– Я пойду к себе, – сказала она, совсем запутавшись в своих чувствах. Они расстраивали и смущали ее. Она знала, что так стремилась к нему, что все остальное в этом мире потеряло всякое значение. – Я очень устала, – добавила она неубедительно. Ей удалось внушить себе, что прошлая ночь не должна повториться.
– Хорошо, – сказал Фрейзер, расстегивая пальто, когда она стала подниматься по лестнице. Он смотрел на нее и, сняв пальто, отправился на кухню, чтобы выпить чашку чаю. Он привез Ливви в Видкоумб Хаус, чтобы помочь ей и поддержать ее. Он не должен думать сейчас о себе.
Спустя несколько минут он допил чай и поставил чашку в раковину. Потушив везде свет, он отправился в ванную комнату. В большой комнате со старомодной громадной белой ванной он разделся и встал под душ: уж слишком он устал, чтобы принимать ванну. Выйдя из душа, он с закрытыми глазами потянулся к сушилке за полотенцем, приложил его к лицу, а потом стал сильно растирать тело. В этот момент дверь открылась.
Ливви провалилась в сон, как только положила голову на подушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128