Ароматный дым кольцами поднимался к балдахину. Беренис узнала этот странный запах, который постоянно окружал его, словно сатанинская аура, предупреждая об опасности. Экзотический аромат щекотал ей ноздри всякий раз, когда она оказывалась рядом с ним. Не было ничего более зловещего, чем табак…
Себастьян тихо лежал, вдыхая этот успокаивающий дым и размышляя о случившемся. Он злился на себя за то, что довел юную жену до слез. Да, он в полной мере удовлетворил свое желание, но оказалось, что за всем этим – грусть и одиночество, природа которых оставалась непостижимой. Итак, она все-таки была девственницей… Ему не нравилось чувство неловкости, которое он испытывал, признавая, что неверно судил о ней. Dieu! Но ведь она производила впечатление развратницы! Почему она не сказала ему?.. Впрочем, взыскующий голос разума напомнил, что, если бы она это и сделала, он бы все равно не поверил. Скупая улыбка играла на его губах, глаза были полузакрыты, когда Себастьян лениво наблюдал за кольцами дыма, и все же он признавал, что печаль Беренис беспокоила его больше, чем ему хотелось бы. В тишине комнат он слышал, как ее слезы падали на подушку, и чувствовал судорожные всхлипывания.
Она лежала, сердито отвернувшись от него, ее плечо было гладким и блестящим, словно шелк; он еще раньше заметил, что ее кожа особенно прекрасна – чистая и мягкая, как у ребенка. Иногда Беренис казалась Себастьяну маленькой девочкой, которая нуждалась в заботе. Боль воспоминания больно кольнула его, и он поморщился. Проклятье! Его мысли начали снова выходить из-под контроля, возвращаясь к тому, что, казалось, похоронено в прошлом.
Однажды уже был вот такой же ребенок – его дочь Лизетт. Он помнил ее пушистые кудряшки, ее глаза, которые были такими же зелеными, как и у него. Девочке было два года, когда он последний раз видел ее. Теперь уже прошло много лет, как она умерла, заброшенная этой ведьмой Жизелью, которая была слишком занята удовлетворением собственных амбиций, чтобы любить его ребенка, рожденного вне брака.
Несмотря на то, что Себастьян оказался достойным наследником могущественного французского рода, владеющего замком возле Шербура, великолепным домом в Париже и имеющего деловые интересы в Америке, жизнь его была полна невзгод. Во время революции замок был захвачен и разгромлен разъяренными крестьянами, и семье едва удалось бежать, спасая остатки имущества. Собрав деньги и ценности, они с родителями наняли лошадей до Дьепа, где сели на один из торговых кораблей Лажуниссе, направляющихся в колонии. Южная Каролина радушно приняла беглецов, и огромная плантация в Оквуд Холле стала их новым домом, но пожилой граф и его болезненная жена не смогли вынести столь разительных перемен. В течение года родители умерли, и Себастьян унаследовал все.
Вследствие того, что плантация долго оставалась в руках одного лишь управляющего и несведущих в делах дальних родственников, прибыли резко упали, и Себастьяну потребовались годы тяжелого труда, твердость и жесткость, чтобы вернуть утраченное. На это требовалось немало средств, и он вынужден был участвовать во многих незаконных предприятиях, чтобы добыть деньги. Сколотив капитал, он засеял сотни акров земли табаком и рисом и неуклонно пополнял свою «армию», состоявшую из рабов и наемных рабочих.
Многочисленны и весьма разношерстны были его компаньоны – пираты, контрабандисты, охотники. Он завел друзей и среди индейцев чероки, которые помогали удовлетворять постоянно возрастающий спрос на бобровые, лисьи, медвежьи меха и оленьи шкуры, столь популярные среди богачей и щеголей. Разумеется, у него появились и враги, но он никогда не испытывал недостатка в преданных парнях, следовавших за ним повсюду…
Непрекращающиеся всхлипывания Беренис вторглись в его мысли. Он отложил сигарету и легонько погладил ее плечо, пытаясь успокоить:
– Mon coeur, – сказал он мягко. – Не плачь же так горько! Неужели я такой злодей, что ты надорвешь свое маленькое сердечко только потому, что я занимался с тобой любовью?
При его прикосновении Беренис резко отшатнулась, забившись в дальний угол кровати.
– Вы не занимались со мной любовью, сэр, вы набросились на меня, – сказала она сквозь слезы. Себастьян искоса взглянул на нее – жалко съежившуюся на краю кровати, со спутанными, пышными волосами, обрамляющими, словно нимб, ее голову. Гнев, раскаяние и сожаление смешались в нем. Он чувствовал вину, оттого что мог бы вести себя более по-джентльменски, используя всю силу своего обаяния. Мог бы – не будь он так ослеплен гордостью. Ее открытая неприязнь была в высшей степени унизительна для такого прославленного любовника, как он. Себастьян не привык к такой реакции. Женщины обычно более чем охотно принимали его внимание. Как она посмела предпочесть Перегрина!
– Очень хорошо, мадам, я вижу, что вы твердо намерены продолжать в том же духе, – сказал он резким голосом. Потом поднялся с кровати, набросил на себя халат, обвязал пояс вокруг талии, встал, опершись одной рукой о столбик кровати, и раздраженно нахмурился:
– Я не считаю вас холодной женщиной… лишь нерасположенной… ко мне, во всяком случае. Но вам придется признать, что я теперь хозяин.
От этих слов она вскочила, натянула на грудь простыню, всем своим видом выражая презрение:
– Никогда в жизни! Я ненавижу вас! Я презираю вас! Убирайтесь!
Ему хотелось погладить ее волосы, вытереть гневные слезы, убедить, что он не хотел быть грубым, но Себастьян знал, что если снова коснется Беренис, то, в конце концов, снова возьмет ее. Ему хотелось любить ее не только потому, что он страстно желал этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126