Церковная служба, наверное, идет полным ходом. Интересно, пригласит ли потом отец всех домой, как это заведено, если умирает кто-то близкий? Он тянул с этим пятнадцать лет. – Думала я и о том, легко ли оказалось уговорить викария отслужить заупокойную по самоубийце.
– Кэтрин! Черт, Моргун.
Он шагал ко мне по платформе, сунув руки в карманы. Вид у него был смиренный.
– Прости. – Он сел рядом со мной на скамью.
Я отодвинулась к краю, подальше от этой сволочи, и продолжала молча смотреть на рельсы.
– Правда, прости меня. Я так волновался, когда ты убежала. Хорошо, что ты еще здесь.
– По мне, так наоборот.
Моргун вздохнул и уронил голову на руки, словно раздумывая, что сказать.
– Я был не прав, что привез тебя сюда. Действительно, это должна решать только ты сама. А я облажался.
– Вот это точно.
– Поверишь, если я скажу, что избрал ложный путь к благой цели?
– Я не знаю, чему верить. – Я украдкой покосилась на его расстроенное лицо.
– Понимаешь, я неисправимый наладчик. Хотел наладить твои отношения с отцом. Думал, главное – тебя сюда привезти, а там все получится само собой.
– Эго у тебя намного больше, чем я думала, – процедила я. – Надо поменьше слушать душеспасительную болтовню Винни.
– Кэтрин, Винни не виновата. Она рассказала мне о твоем отце, но…
– Так и знала! Что она еще тебе наплела? – Я представила себе, как они сидят в «Крокодиле», склонив головы друг к дружке, и шушукаются: Кэтрин совсем запуталась. Кто-то должен ее вытащить.
– Ничего. Я же тебе говорю – Винни не виновата. Она предупреждала меня, чтобы я этого не делал.
– А ты решил, что тебе видней.
– Ну примерно.
Я встала и отошла подальше от него, на другой конец платформы. Конечно, через пару мгновений Моргун потащится следом, но мне необходимо взять себя в руки.
Моргун выделил мне на это не больше тридцати секунд.
– Кэтрин, – забубнил он мне в спину, – ты можешь послушать меня минуту? Одну минуту? Обещаю – потом уйду и оставлю тебя в покое.
Я медленно развернулась к нему:
– У тебя ровно минута.
– Ладно. – И Моргун уставился себе под ноги, звеня ключами в кармане.
– Ну. Говори.
– А… да.
Я заметила, что волосы у него на макушке начали редеть. Появилось странное желание взъерошить их, но я удержалась.
Моргун набрал в грудь побольше воздуха и быстро сказал:
– Дело в том, что я когда-то поссорился с родителями. Им не понравилась одна вещь, которую я сделал…
– А что ты сделал?
– Неважно.
– Важно. Рассказывай.
Моргун бросил на меня неприязненный взгляд.
– Хорошо. Это касается моей первой жены.
– Это которая с тобой на Гавайи не поехала?
– Нет. Та была вторая жена.
– А Марианна…
– Третья.
– Они у тебя что, на деревьях растут? Ты же говорил, что был женат два раза?
– Никогда я так не говорил. Это все твои предположения. Я был женат трижды! – Моргун заставил себя продолжить спокойно: – И разводился трижды. Судьба такая. Первая жена… Я был слишком молод, – наверное, следовало просто жить с ней вместе. Мы недостаточно хорошо знали друг друга, а когда поженились, я понял, что не очень-то она мне и нравится.
Моргун умолк и полез в карман за сигаретами. Я ждала, когда он закурит. Странное дело – я заслушалась.
– Я не представлял, что делать. Подумывал уйти – но не хотел причинять ей боль. А потом встретил другую женщину…
– Вот оно что.
– Да. Между нами возникла связь. Знаешь, как это бывает: встречаешь кого-то, кого не любишь, но кого, кажется, можешь полюбить…
Я кивнула.
– А потом оказалось, что Никола – жена – беременна. И надо же ей было из всех людей на свете сообщить радостную новость именно моей матери.
– Ясно.
– А потом Никола узнает о другой женщине. Я прокололся пару раз, и она сложила два и два. Был грандиозный скандал, и я ушел. А через несколько дней позвонила мама. Что ты, говорит, за чудовище – бросил Николу, когда она ждет от тебя ребенка… Ну и всякое такое.
– Но ты же не знал о беременности.
– Вот именно! Если бы знал… Хотя даже не представляю, как бы я тогда поступил. Когда мне удалось наконец поговорить с Николой, она уже сделала аборт. Мои родители – убежденные католики, понимаешь? Они очень прямолинейные люди. Мама объявила, что не хочет иметь со мной ничего общего, и отец ее поддержал.
Голос Моргуна дрогнул. Он замолчал, сделал глубокую затяжку.
– И как ты поступил?
– Никак. Никола со мной развелась, и я женился на другой.
– На той, которая не поехала на Гавайи? Или ты еще одну вспомнил?
– На той самой, которая не поехала на Гавайи. Два года ни от родителей, ни от Николы ничего не было слышно. А потом пришло письмо от отца – он сообщал, что моя мать умерла. Хотел, чтобы я приехал на похороны. Я не поехал и даже не ответил на письмо.
– Начинаю тебя понимать, Моргун.
– Через два года второй брак отправился псу под хвост. Потом пришло письмо от лучшего друга отца. Отец умер от сердечного приступа. Мы не виделись несколько лет, но я был единственным ребенком, а завещания он не оставил. Было так странно снова вернуться в тот дом, организовывать похороны, устраивать все дела. Прошло столько времени, что я уже не мог разобраться в себе самом. Будто сложил свои чувства к отцу в коробку и забыл, куда ее дел. Это было тяжело. И единственное, что я мог чувствовать, – это раскаяние.
Некоторое время мы стояли, молча глядя друг на друга. Я была выжата как лимон, да и Моргун выглядел не лучше. И тут механический голос объявил о прибытии следующего поезда на Лондон.
– Что ж, пожалуй, тут я тебя покидаю, – сказал Моргун. – Я просто должен был все объяснить.
Я пожала плечами:
– Грустная история.
– Ага.
Моргун медленно уходил по длинной платформе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83