– Джеймс, вам и это известно?
– Да.
– Вы правы: Аньес была совершенно искренна в своей любви к вам. И я благодарю Бога, что он призвал ее до того, как вы узнали всю правду…
– Какую правду? Есть только одна правда: мы любили друг друга! И я всегда буду ее любить…
– Джеймс, молитесь за нее. Так будет лучше. Забудьте ее и свяжите свою жизнь с одной из соотечественниц.
– Никогда! Вы не имеете права, будучи ее сестрой и монахиней, говорить подобные вещи! Бог вас слышит.
– Я знаю, что он меня слышит. Я тоже слышу его. И это он говорит моими устами.
И вновь он пристально посмотрел на нее. Аньес попыталась избежать его взгляда, словно боялась, что он сможет догадаться о подлинных чувствах, которые она отчаянно пыталась скрыть в своем разбитом сердце. В ее взгляде была такая тоска, что, не выдержав, он тихо промолвил:
– Я понимаю… Есть вещи, о которых вы не хотите говорить из любви к Аньес и уважения к покойной. Я не буду вас ни о чем спрашивать. Но я должен вам признаться: я знал, что Аньес жила с негодяем.
Она почувствовала, что в ее жилах застыла кровь, переспросила, пораженная:
– Вы знали об этом?
– С того дня, как я решил жениться на ней, объявив об этом командованию. Расследование, которое в таких случаях проводят наши службы, установило это.
– И несмотря на это, вы хотели жениться на ней?
– Я ответил своему командиру, что одному мне, возможно, не хватило бы сил вырвать ее из этого прошлого, но я знал, что вы мне поможете! Тогда в монастыре я понял, что вы моя самая лучшая союзница. Я также верил, что вы поможете сделать мою жену счастливой.
– И… И что же вам ответили?
– Они также поверили в вас.
– Как вы ее любили, Джеймс!
В последний раз, всего лишь на мгновение, сохранившее, между тем, всю силу вечности, глаза монахини, наполненные любовью, потонули в глазах белокурого красавца, прежде чем навсегда спуститься на грешную землю.
Молодой человек в странном волнении наблюдал, как две слезинки скатились по лицу, обрамленному белым чепчиком. Растроганный, он спросил:
– Могу ли я увидеть ее в последний раз?
– Лучше вам этого не делать, Джеймс… Для вас это будет слишком тяжело. Похороны состоятся послезавтра в нашей часовне.
– Послезавтра? В день нашего венчания? Я приду.
– Я должна вам это вернуть, – она протянула ему обручальное кольцо.
– Оставьте его себе.
– Я не могу этого сделать, я дала обет бедности.
– Используйте тогда вырученные деньги для моих старых друзей – «несносных».
– Их и так достаточно балуют. Разрешаете ли вы мне по-своему использовать это кольцо, как это сделала бы Аньес?
– Все, что вы сделаете, будет хорошо. Мне также нужно вам кое-что вернуть…
Доставая из своего портфеля фотографию, которую дала ему настоящая Элизабет, запечатлевшую сестер в пятнадцатилетнем возрасте, он сказал:
– Я знаю, что это единственная имеющаяся у вас фотография. Я ее вам возвращаю.
Дрожащими руками она взяла фотографию.
– Спасибо, Джеймс. Пора прощаться.
– Сестра, я хочу, чтобы вы всегда помнили: что бы ни случилось, сколько бы времени ни прошло, каким бы ни было разделяющее нас расстояние, вы всегда будете для меня членом семьи… В какой-то степени вы также будете для меня и олицетворением Франции! Вы понимаете меня?
– Да, Джеймс.
– И если когда-нибудь мне очень захочется увидеть лицо той, которая была моей невестой, я приеду к вам в приют. Вы меня примете?
– Да, в приемной, в присутствии святого Жозефа.
– Таким образом, мы говорим друг другу не «прощай», а «до свидания»!
– До скорой встречи, Джеймс!..
Она была уже на пороге комнаты, как вдруг он позвал ее:
– Аньес!
Она остановилась, застыв на месте, не имея сил повернуть голову. Затем спросила очень тихо:
– Почему вы меня так назвали?
– Простите меня, Элизабет. Это было сильнее меня. Когда я увидел, как вы уходите, у меня появилось странное ощущение, что сама любовь уходит от меня, чтобы служить Господу…
В полицейской машине, которая увозила ее на улицу Фезандери, Аньес разорвала фотографию и выбросила кусочки, которые подхватил ветер, через окно. Зачем хранить подобные вещи, если сестры стали одним существом, навсегда распрощавшись с мирской жизнью?
Всю ночь она молилась у тела. Она была не одна, с ней была настоятельница монастыря, преподобнейшая мать Мари-Мадлен.
В то время как они, коленопреклоненные, находились рядом с усопшей, настоятельница, умевшая читать лучше по душе, чем по лицу, не отводила взгляда от Аньес. Под воздействием этого взгляда, в котором было столько же твердости, сколько и доброжелательности, Аньес разрыдалась и упала на колени перед настоятельницей, как бы желая выразить свое благоговение.
– Встаньте, дитя мое, – сказала настоятельница. – Я знаю, что это не просто маскарад. Совсем не без моего ведома сестра Элизабет попыталась бросить вызов чудовищу. Она мне во всем призналась, я прекрасно сознавала все безрассудство ее поступка, но я также понимала, что она получила благословение свыше, и не смогла противостоять этому. Бог принял ее жертву. Сейчас она в его власти. Но такая жертва была бы бессмысленной, если бы она не была оплачена вашим искуплением. Когда я узнала вас в этой одежде, я поняла, что вы пришли для того, чтобы искупить свою вину.
– Я должна заменить ушедшую сестру, – сказала Аньес. – И мне хотелось бы, чтобы замена была полной, хотя мне и далеко до ее святости.
– Вы станете сестрой Элизабет, – сказала настоятельница. – Сначала вы отправитесь в церковь Святого Жозефа, чтобы пройти испытательный срок, который будет сокращен, насколько это возможно. Затем вы вернетесь в приют, где за это короткое время сестру Элизабет не забудут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64