Кстати, большую ответственность за публикацию романа несет этот самый Ивон Роделек...
- А я-то понял из ваших слов, - вновь перебил свидетельницу Виктор Дельо, - будто приезд господина Роделека на улицу Кардине явился для всей семьи освобождением!..
- Поначалу мы уверовали в этого почтенного старца, прибывшего, казалось, исключительно с благими намерениями: вырвать Жака из тьмы невежества. Со временем, однако, мы поняли, что замышлял директор Института Санака! Для господина Роделека мой брат был лишь очередным "объектом" среди множества тех, кому он дал образование. В доме наших родителей в Париже он заприметил дочку Мелани, Соланж, тремя годами старше Жака, находившегося на ее попечении. В свои тринадцать лет она была уже далеко не дитя: упрямая, тщеславная, несмотря на свой юный возраст, она хорошо знала, чего хотела. Я была весьма удивлена, узнав, что она и Мелани оставили службу у моей матери и отправились в Санак, где господин Роделек приискал им обеим место в институте! В то время Соланж превратилась в нахальную двадцатилетнюю девицу, которой посчастливилось оказаться довольно смазливой. Движимая растущим честолюбием, она с помощью господина Роделека принялась изучать различные системы общения, посредством которых изъяснялся Жак в институте, и весьма скоро приобрела такое влияние на моего брата, что тот в конце концов женился на ней. Так дочка бывшей служанки стала моей невесткой! Нас даже не пригласили на брачную церемонию, состоявшуюся в часовне Института Санака.
- У защиты больше нет вопросов к свидетелю? осведомился председатель суда.
- Вопросов нет, - ответил Виктор Дельо, - зато есть одно маленькое замечание для господ присяжных... Находят ли они нормальным, что госпожа Регина Добрэй выступает в лагере обвинения? Старшая сестра, знавшая брата только несчастным, отрезанным от мира ребенком, пришла сюда, чтобы засыпать его упреками с опозданием на семнадцать лет!
Не добавил ничего существенного к показаниям свидетельницы и ее бывший муж, биржевой маклер Жак Добрэй. Следующей свидетельницей оказалась Мелани Дюваль, скромно одетая женщина лет пятидесяти.
- Госпожа Дюваль, - спросил председатель суда, - в течение восьми лет вы были в услужении у семьи Вотье, не так ли?
- Да, господин председатель...
- Что вы думаете о Жаке Вотье?
- Да ничего не думаю. Ведь он убогий, что с него возьмешь?
- Сделал ли он вашу дочь счастливой?
- Мою крошку Соланж? Да что вы! Слава Богу, что его посадили: хоть теперь я за нее спокойна!
- Значит, замужество вашей дочери не обрадовало вас?
- В том-то и беда, что у моей Соланж слишком доброе сердце... Провозилась с Жаком, когда он был еще дитем, а потом дала обвести себя вокруг пальца этому Ивону Роделеку: он нас уговорил поехать работать в Институт Санака. Я там заведовала бельем, а Соланж - ее господин Роделек обучил языку слепоглухонемых - помогала Жаку готовить занятия. Что из всего этого вышло, вы знаете: они поженились. Я тысячу раз твердила Соланж, чтобы она не сходила с ума, но она и слушать меня не хотела... Посудите сами! Такой умной да пригожей, ей ничего не стоило выйти замуж за нормального парня, красивого и при деньгах. Я уверена, она вышла за него из жалости! Какая уж тут любовь, к убогому-то... Потом они уехали в свадебное путешествие. Помню, как через месяц вернулись... Видели бы вы мою бедную малышку! Когда я спросила ее, как дела, она только разрыдалась... Я рассказала об этом господину Роделеку, а он мне в ответ: надо, мол, подождать, они поедут в Америку, и все сладится, в общем, плел всякие басни, как и раньше бывало... И что же в конце-то вышло: стою, жду в Гавре на пристани - уж пять лет, как их не видела, - гляжу, зять-то мой сходит с корабля в наручниках... А доченька, бедняжка, вся слезами заливается!.. Уж я-то по-всякому ее утешала в поезде, пока мы в Париж возвращались... но она отказалась жить в доме, где я работаю, а ведь хозяева такие хорошие люди, комнату для нее приказали приготовить... Обняла она меня на прощание на вокзале Сен-Лазар, и больше я ее не видела... Где-то прячется. Только открытку иной раз пришлет: у нее, мол, все хорошо. Ясное дело, ей стыдно на глаза показаться. Еще бы - жена убийцы!
Председатель суда вызвал очередного свидетеля, декана Тулузского филологического факультета.
- Господин декан, суду хотелось бы услышать ваше мнение о способностях подсудимого.
- В стенах нашего факультета Жак Вотье сдал свою первую сессию на степень бакалавра двадцать восьмого июня 1941 года с оценкой "очень хорошо", которой у нас удостаиваются весьма редко. Его сочинение оказалось воистину образцовым. На следующий год он с той же легкостью сдал и вторую сессию. На обеих сессиях он писал такие же письменные работы, что и обычные кандидаты, но под наблюдением преподавателя, специально прибывшего из Института Валантена Айюи, чтобы выступить в роли переводчика. Жак Вотье писал сочинения символами Брайля, а преподаватель слово в слово перелагал их на обычный алфавит и отдавал проверяющим. Для проведения устных экзаменов, которые представляли для меня большой интерес, посредником между экзаменуемым и экзаменаторами выступал другой преподаватель, приглашенный из национального института глухонемых. Могу со всей ответственностью заявить, что воспитанник Института Санака Жак Вотье оказался одним из самых блестящих бакалавров, которых знавал Тулузский факультет.
Следующий свидетель был слеп, и его подвел к решетке судебный пристав.
- Ваше имя?
- Жан Дони.
- Дата и место рождения?
- Двадцать третье ноября 1920 года, Пуатье.
- Род занятий?
- Органист в соборе Альби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51