И вот наконец-то Сафрон объявил, что Ям совсем близко и их мытарствам приходит конец. Но не пришел пока конец опасностям, которые по-прежнему подстерегали их на каждом шагу.
Уставшие кони лениво рысили по укатанной дороге, солнце скупо проглядывало сквозь низкие тучи, ползущие с Балтики. Было сыро, промозгло. Время подбиралось к полудню, пора бы и перекусить, но Сафрон махал рукой на проплывавшие по берегам деревни, большинство из которых были уже эстонские. Жители провожали наших путников настороженно, не спешили с хлебосольством, а на деньги поглядывали с недоверием и опаской.
Гардан простудился. Он постоянно кашлял, чихал, и все это болезненно отражалось на его ноге. Он морщился, иногда постанывал, а во сне немного бредил, но понять его было невозможно. Татарского языка никто не разумел. А Петька видел отчужденное отношение к нему своих спутников и негодовал внутри, однако ничего не мог поделать против общего неприятия. Надо терпеть…
Сафрон все больше злился и хмурился. Уж слишком жадные московские служивые попадались им на пути. Что да как, а главное, смотрели на поклажу в ожидании мзды. Приходилось давать, а то не отвяжешься. Чего доброго, к воеводе какому сволокут. Тогда и вовсе живота лишишься.
Зато здесь никто не напоминал о новгородском погроме. Тутошних вояк занимали совсем другие заботы. Можно уже хотя бы за это благодарить Господа, что беглецы и делали в деревенских храмах. Не одна свечка сгорела, не одна молитва вознеслась с прошениями о ниспослании спасения и удачи в предприятии.
– Эге-гей! – голос Сафрона встрепенул уставших путников. – Принимай нас, город Ям! Кажись, добрались до тебя! Петька, погоняй шибче!
Впереди за поворотом показались сквозь деревья засыпанные снегом избы селения. Потом мелькнула маковка церкви, за ней другая, и на возвышенном берегу реки, здесь уже довольно широкой, показался городок с бревенчатыми стенами, башенками и воротами, настежь распахнутыми.
– Стало быть, конец пришел нашим мытарствам? – спросил Кузя, обращаясь больше сам к себе, чем к соседям. – А городок-то какой махонький, не чета нашему Великому Новгороду.
– Сравнил! – отрезал Петька, рядом трусивший на коне.
– А что ж дальше? – тихо, сквозь рядно, укрывавшее его голову, спросил Гардан. Была понятна его настороженность. Он понимал и то, что так запросто его не отпустят. Слаб он еще и немощен. Не до запросов, но и безгласным ему оставаться было невмоготу.
– Э, милый! Это от нас не зависит. Это хозяина забота да того же Петьки. Он ведь у тебя защитник, – голос Кузьмы звучал не очень-то мирно, и Гардан не захотел продолжать свои расспросы. А Кузьма не умолкал:
– По мне бы так хоть сейчас тебя отпустить, да ведь самим потом хлопот не оберешься. Так что лежи пока тихо. Там видно будет. Кстати, возьми себе на память от Петра, я недавно выковырял из седла, – с этими словами он протянул слегка сплющенную пулю.
Гардан вытянул ладонь и на ней покатал небольшой комочек свинца. Одним глазом поглядел на подарочек и сунул его в карман штанов. Хмуро молвил:
– А в сумах что было, куда дел? Небось присвоил?
– А это моя добыча. Как на войне. Сам-то ты тоже все это не заработал, а у людей отобрал, так что не обессудь.
– Не твоя добыча, а Петькина, если на то пошло. Он меня завалил, а ты этим только воспользовался. Так что придется все отдавать.
– Уж если кому и отдам, то только не тебе, образина, харя нечистая!
– Рад, что немощен я? Но погоди, не век мне пластом лежать, – зашипел Гардан и закашлялся, укрываясь рядном.
– Ага, ты уж закройся, так будет лучше! – крикнул уже закипевший Кузьма.
– Да будет вам, – примирительно упрекнул ребят Петька. – Чего сцепились? Не псы же вы шелудивые, что за всякую кость дерутся.
Кони заспешили, почуяв близкое пристанище. Их впалые бока красноречиво говорили об усталости и нетерпении поскорее добраться до стойла, воды и сена. По пологому подъему они приближались к воротам, где с бердышами в руках каждую подводу встречали царские мытники.

Глава 5
Ссора

Купец средней руки Супрядкин Спиридон Карпыч принял Сафрона с ватагой радостными вскриками приветствий, лобызаниями и причитаниями:
– Да как же так? Сафрон Никанорыч! Сколько лет, сколько зим! Вот радость-то какая! Бабы! Готовь снедать, да получше. Гость дорогой к нам пожаловал, слава тебе, Господи! Проводи в горницу. Эй, Гришуха! Прими коней и челядь!
Сафрон с Петром чинно поздоровались, прошли в горницу, перекрестились на образа, поприветствовали хозяйку Феклу Васильевну, справились о здоровье, о достатке.
– У нас, слава Богу, все чинно, дорогой Сафрон Никанорыч. Проходите, устраивайтесь под образами, гости дорогие. Как доехали? – ворковала хозяюшка, а сама бросала короткие приказания девкам, что шныряли по хороминам.
– Сафрон Никанорыч, а может, сперва баньку тебе истопить с дороги?
– Нет, Спиридон. Первым делом до горячего дорваться охота. Дорога, вишь ты, была дальняя и не шибко веселая.
– Да-да. Ну, как знаешь. Слышно у нас, что в Новгороде царь шабаш учинил? Тут у нас беглецы объявились, слух пустили недобрый.
– Это, Спиридон, не слух, а сущая правда. Царь поверил наветам, будто к Литве мы качнулись, вот и напустил на нас свору своих опричников. Что деется, Спиридон! Вовсе гибнет Великий Новгород!
– Да-да, родимый. Видно, Бог отвернулся от нас, грешных. Господи, помилуй и оборони от лиходея!
– Да уж, лиходей. Душегуб и убивец царь-то оказался. Недаром Грозным прозывается.
–
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15