— А образование давали…
— Настоящих людей воспитывали-с!
Напоследок Власов сказал:
— Жаль, что мы не встречались в прежней жизни.
— Вы в сухопутных силах, а я в береговой обороне. Последнее время состоял начальником военно-морского училища в Либаве.
— Что сейчас поделываете, Иван Алексеевич?
— Начальствую в школе подростков в Вульхайде…
— Что это за школа?
— Набрали мальчишек в освобожденных от большевистского ига губерниях лет по двенадцати — четырнадцати.
— На какой предмет?
— Немцы хотят готовить кадры административных работников — в магистраты, полицию. Дело бесперспективное.
— Почему?
— Мрут! Смета крохотная, паек мизерный, а бегают много, только строевых три часа ежедневно. За прошлый месяц из пятисот человек двести сорок списали.
— То есть как списали?
— А куда же их, мертвеньких? Царство им небесное, невинным отрокам…
«А у самого рожа, того и гляди, лопнет!» — опять промелькнула ядовитая мысль.
Расстались почти друзьями.
— Ну-с, давайте сюда господина Понеделина, — весело скомандовал Власов. Трухин усмехнулся:
— С ним, Андрей Андреевич, потяжелее придется. Упрям!
— Ничего! Уговорю. Давайте, давайте…
Разговор с бывшим командующим 12-й армией генерал-лейтенантом Понеделиным, попавшим в плен в августе сорок первого года на Юго-Западном фронте.
— Что тебе, Власов, от меня надо?
— Хочу поговорить.
— Не о чем мне с тобой говорить.
— А я думаю, есть о чем.
— Ну и думай, если нравится.
И ушел, сказав, обращаясь к Трухину:
— Больше меня к этому стервецу не вызывайте. Бесполезным вышел разговор и с бывшим командующим 8-м корпусом генерал-майором Снеговым. Снегов, правда, хоть выслушал.
— Ну, что скажете, господин Снегов?
Снегов вздохнул, поднялся с табуретки:
— И тебе не стыдно, Власов?
Молча подошел к двери, пнул ее ногой. Дверь не поддалась.
— Вот сволочь! — произнес Снегов. Было непонятно, кого он обругал — то ли дверь, то ли Власова.
— Не торопись! Подумай, — крикнул Власов. — У тебя все равно выхода нет.
Снегов приналег плечом. Дверь распахнулась.
— Это у тебя, Власов, выхода нет. У меня, видишь, есть.
Ужинали у коменданта лагеря, немецкого полковника Пелета. Выпили. Закуска не бог весь что, но по нынешним временам и на том спасибо: кильки ревельские, вареный картофель, сосиски (по три штуки) со сладкой капустой — полковник Пелет, как выяснилось, обожал сладкое.
Штрикфельд поднял рюмку:
— Здоровье фюрера, господа! Дружно ответили:
— Хайль!
Полковник предложил тост за гостя — выпили и за Власова.
Трухин, в немецком мундире, сидел нахохлившись — рюмки меньше наперстка! Потом вышел, хлебнул тайком из своих припасов, подобрел. Похвастал перед Власовым удостоверением: «Офицерский лагерь ХIII-Д (офлаг ХIII-Д) Абвер-офицер (АО) Удостоверение.
Русский военнопленный генерал Трухин Федор, опознавательный знак № 49 офлаг ХIII-Д, член Русской национальной рабочей партии (Комитет для борьбы с коммунизмом) и, как таковой, является благонадежным и пригодным к использованию в наших интересах».
Справа — подпись, сплошные завитушки. Слева — сиреневая печать со свастикой.
— Вы же мне про эту партию не сказали, — заметил Власов. — Это, выходит, третья?
— Филиал, — буркнул Трухин.
Штрикфельд глянул на часы. Власов догадался: «Пора уходить». И поднялся.
Ночевал в одной комнате с Трухиным. Тот, как только пришел, полез в тумбочку, достал початую бутылку, куда-то сбегал, принес печеной картошки и два крутых яйца.
— Вот теперь заправимся по-нашенски… И разговорился:
— Я тут двоюродного брата отыскал, Юрия Андреевича Трегубова. В детстве часто виделись, а потом по большевистской милости оказались в разлуке.
— Как же это вам удалось, Федор Иванович?
— А у меня, как у русского коменданта этого лагеря, удостоверение на право беспрепятственного передвижения.
— По всей Германии?
— С известными ограничениями, но меня это вполне устраивает. А мой братец тут хорошо устроен. Главный инженер телефонного завода. Я вас обязательно познакомлю. У него собираются милые люди — Брунст, Редлих, Евреинов, все наши.
— Эмигранты? — припомнил Власов совет Благовещенского.
— Да, в основном. Бывают и бывшие советские. Прелюбопытная личность военный врач Круппович. Прослужил у большевиков почти четверть века, и никто не знал, что он сын принца Ольденбургского. Вот хитрец! Я вас еще кое с кем познакомлю. Во-первых, обязательно с Сергеем Николаевичем Сверчаковым.
— Кто он?
— В прошлом артист. Говорит, что одно время входил в труппу МХАТа, но, помоему, врет. Бог с ним! Все тут себе новые биографии сочиняют, кто во что горазд. Жиленков себя генерал-лейтенантом объявил, и ничего, сошло. Так вот, о Сверчакове. Он составил программу нашей партии.
— Извините, Федор Иванович, какую именно вы имеете в виду?
— Нашу основную — НТСНП, Национально-трудовой союз нового поколения.
— Трудовой — это хорошо.
— Дань времени, Андрей Андреевич. Надо и хамам что-нибудь подкидывать. Хочу порекомендовать вам одного молодого человека — господина Астафьева. Недавно из Парижа. Покойный родитель его, если мне память не изменяет, до переворота не то коммерсантом был из крупных, не то профессором истории. Господин Астафьев, мне о нем Жеребков говорил, прибыл в Германию исключительно ради вас. Кто-то ему рассказал о ваших намерениях, он и воспылал к вам любовью: я, говорит, за освобождение моей отчизны от коммунистической вредности за господином Власовым — в огонь и воду… Вы меня слушаете, Андрей Андреевич?
— Слушаю со всем вниманием. Астафьев, говорите? Надо запомнить.
— Вы запишите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168