От черных в узкую серую полоску брюк остались одни клочья. Мужчина старательно, вдумчиво стирал клетчатую жилетку. На него молча смотрел мальчик.
Андрей спросил мальчика:
— Что это он делает?
Мальчик отвернулся. Мужчина откинул со лба темные, начавшие седеть волосы и спокойно ответил:
— Понимаете, господа, как все нехорошо вышло. Мне господину Оленину заказ сдавать. А я пятно… Подсолнечное масло! Хуже ничего нет…
Подошла женщина в черном платке.
— Мирон Яковлевич! Господин Оленин приехали. Сумасшедший вскочил, за ним побежал мальчик. Женщина горестно объяснила:
— Только один сын, Боря, уцелел. Жену и двух дочек сначала снасильничали, а потом убили. Похлопочите, пожалуйста, чтобы его поскорее в больницу. Борю мы к себе заберем. У гостиницы «Бристоль» шумела большая толпа.
К стене прижалась молодая женщина в изодранном платье. Около нее суетился старик в швейцарской ливрее, с большой бородой. Размахивая молотком, он кричал:
— Это она! Это она, стерва, адреса товарищей большевиков давала!
Андрей схватил швейцара за руку:
— Подожди, дед, дай-ка молоток… А теперь рассказывай.
Женщина с ненавистью смотрела на Андрея:
— С женщинами воюете? Это легче легкого! Старик завизжал:
— Это шкура! Сам видел!
— Да не кричи, не глухие! Кто она? Что сделала?
— Кто она? Она сама с языком, скажет! Артистка! Сколько душ загубила… Я бы ей по черепу!..
Андрей вспомнил театр «Интимный уголок», красивую актрису, спросил;
— Вы Барковская?
— А вам не всё равно? Швейцар завопил:
— Она и есть! Барковская…
Барковскую увели, толпа разошлась, только швейцар никак не мог успокоиться:
— Такую стерву надо бы на месте пришибить!
— Самосуда никто вам не позволит.
Швейцар вдруг побежал. Андрей удивился резвости старика: понесся, как мальчишка, часто оглядываясь, нелепо размахивая руками. Озорно, по-разбойничьи, свистнули. За швейцаром бежал парень с винтовкой. Он настиг старика, подставил ногу, и тот рухнул на булыжную мостовую. Парень поднял беглеца и повел за рукав к «Бристолю». Швейцар шел покорно, не сопротивляясь, с ужасом глядя на кого-то, кто стоял позади Андрея.
Мартынов оглянулся:
— Анфим Иваныч!
И осекся — это был действительно Анфим Болотин, но Андрей подумал, что он ошибся. Повязка покрывала правый глаз Анфима. Таким суровым Андрей никогда раньше Анфима не видел.
— Здравствуй, Андрюша, — тихо ответил Болотин, не отводя взгляда от старика. А тот шел, весь содрогаясь, словно его трясла лихорадка, и мелко-мелко крестился.
— Он, товарищ Болотин? — спросил парень.
— Он, — ответил Анфим. — Куда Катю увезли?
Швейцар не переставая крестился.
— Я тебя спрашиваю? Где Катя?
Швейцар только мычал, не сводя заполненных ужасом глаз с худого, почерневшего лица Анфима.
Потом поднял правую руку ко лбу, видно, хотел еще раз перекреститься, но рука бессильно повисла. Швейцар упал. Парень с винтовкой наклонился, приложил ладонь к груди.
— Готов, товарищ комиссар…

Снова Григорий Денежкин
«Союз защиты родины и свободы» был полностью разгромлен. Савинкову и Перхурову удалось скрыться. Многих рядовых членов этой контрреволюциорной организации освободили, взяв честное слово, что они никогда больше не примут участия в заговорах против Советской власти. Руководители ВЧК в эти дни были очень заняты, и все же они выкроили время для бесед с ними.
— Здравствуйте, Пухов! — сказал Петерс и кивнул конвойному, чтобы тот ушел. — Садитесь. С постановлением о вашем освобождении ознакомились?
— Да. Спасибо.
— Вот ваш пропуск. Через несколько минут вы будете на свободе. Я хочу вас спросить. Вы хотели, чтобы вас послали на фронт?
— Да, рядовым…
— Почему рядовым? Вы — офицер. Мы не можем позволить себе роскошь отправить вас рядовым.
— Но, я думаю, что ничего иного мне не доверят.
— Выходит, по-вашему, рядовым доверять необязательно? Вами, как военнообязанным, распорядится военный комиссариат. Я хотел вас спросить о другом. Не поймите это как допрос. Вы освобождены. Можете отвечать, можете и не отвечать — это на вашей судьбе не отразится.
— Если смогу — отвечу.
— Скажите, почему вы, сын русского интеллигента, студент, офицер, так много перенесший в немецком плену, решили пойти против Советской власти, против, народа?
Пухов молчал.
— Если трудно, не отвечайте.
— Это очень сложно. Позвольте мне задать вам один вопрос?
— Сколько хотите.
— Вы не считаете, что я раскаялся, так сказать, из-за трусости?
— Не считаю.
— Спасибо. Разрешите я вам обо всем напишу?
— Согласен. И пришлите прямо мне.
— Еще вопрос… Мой отец не сыграл никакой роли в моем освобождении?
— Ваш отец много раз справлялся о вас, о вашем здоровье. Но он ничего не просил. Буду вполне откровенен: в Совнаркоме высоко ценят вашего отца и его работу. Но если бы вы были действительно серьезно виновны, мы бы вас не выпустили.
— Спасибо за откровенность. Разрешите идти?
— До свидания, Сергей Александрович. Жду вашего письма.
Отца дома не было, он с утра ушел в Главторф. Дверь Сергею открыла мать. Сначала в полумраке передней не узнала сына, подумала, что почтальон, потом обняла, прижалась к гимнастерке, заплакала:
— Сереженька! Господи! Папа как обрадуется!
Побежала к телефону — сообщить Александру Александровичу радостную весть. Профессор выслушал, попросил дать трубку сыну.
— Здравствуй, Сережа! Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, папа. Хорошо. Ты когда домой?
— Постараюсь пораньше, сынок. Как мама?
— Мама? Мама — молодец!
Сергей помолчал и, сам не понимая, как это у него вырвалось, сказал:
— Я тебя очень люблю, папа. И, если можешь, прости меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168