Помню, в 1936 году на маневрах Московского военного округа в лагерях под Гороховцем лег он спать, а мы ему…
Глядишь, и втянули человека в беседу, начнет вспоминать, улыбнется, отвлечется от горьких мыслей.
Случалось и так — лежит человек, молчит, ничем его от «психического самоанализа» отвлечь невозможно, тогда приходилось прибегать к словам отнюдь не партийным:
— Что ты, материн сын, отцов работник… Не всегда, но помогало.
— Не спишь, Михаил Федорович?
— Вроде засыпаю, Иван Павлович…
— Ну, тогда я мешать не буду! Спи!
До сна еще далеко, но хочется просто помолчать, подумать, вспомнить. «Где сейчас мои? Сколько же я их не видел? Давно… Ничего, увижу. Увижу… Наши уже в Польше, не сегодня-завтра войдут в Германию. Отучили немцев наступать. Второй год они все «линию фронта выравнивают». Выравнивайте, выравнивайте… Обидно, что я тут, в полном бездействии… Дожить бы до победы! Вернуться в Москву…»
— Михаил Федорович, не спишь?
— Нет, Иван Павлович, не сплю.
— Извини, что я тебе спать мешаю. Я вот думаю: скоро войне конец…
Из темноты голос Снегова:
— Торопишься, Иван Павлович. До конца еще далеко.
— Будет конец, будет…
— Что с нами-то будет?
— Это вы, товарищ Музыченко?
— Я, Иван Павлович. Неужели мы когда-нибудь домой попадем?
— Попадем, если нас не ухлопают.
— Ни черта, доживем…
— Это кто? Шевчук?
— Это я, Сотенский. Шевчук дрыхнет.
— Бросьте, мужики, я не дрыхну. Ни черта они с нами не сделают. Только бы не заболеть.
— Разве Михаил Федорович уснул?
— Да разве с вами, чертями, уснешь?
— Правда, мужики, давайте спать…
Разве уснешь? Черт его знает, почему вспомнил Закутного. Появился в Вустрау перед отправкой.
— Здравствуйте, Михаил Федорович!
— Что тебе?
— Поговорить надо.
— Говори.
— Напрасно вы, Михаил Федорович, от предложения Андрея Андреевича Власова отказываетесь. Что вам, две жизни отпущены? Как всем — одна… Вас ее лишить каждую секунду могут.
— Тебя Власов прислал?
— Нет, по собственной инициативе. Жаль мне вас. Погибнете.
— Себя жалей, Закутный.
— Значит, решительно — не пойдете к нам?
— Ну что ты пристал как банный лист!..
Закутный посидел еще немного, попытался анекдот про Геббельса рассказать, а в глазах тоска, вид жалкий, пришибленный…
А до Закутного приезжал Малышкин. Когда он был начальником штаба 19-й армии, Лукин называл его просто Василием Федоровичем. А сейчас никак называть не хотел, даже по фамилии.
— Здравствуйте, Михаил Федорович!
— Вы по делу ко мне?
— Да так, ничего особенного. Приехал на вас, Михаил Федорович, посмотреть. Как вы тут…
— Смотрите.
— Как здоровье, Михаил Федорович?
— Жив.
Посидел Малышкин на табуретке, повздыхал.
— Помните, Михаил Федорович, как мы с вами в окружении…
— Что еще у вас ко мне?
— Ничего особенного. Прощайте, Михаил Федорович. Может, больше не увидимся.
— Возможно. Что еще?
— Простите меня, Михаил Федорович.
— Я не судья и не родитель вам.
— Горько мне, Михаил Федорович, за мою ошибку.
— Вы это ошибкой называете?
— Горько, Михаил Федорович…
— И давно вы так думать начали?
— Давно… Не хотелось сознаваться… Стыдно…
— Странная у вас логика! Изменять Родине не стыдились, сапоги Гитлеру лизать не стыдились…
— Ну что ж, добивайте меня, Михаил Федорович!
— Сами себя добили, уничтожили.
— Что мне делать, Михаил Федорович?
— Личное оружие вам немцы доверили?
— Нет.
— Жаль. А то бы пулю в висок. Впрочем, можно под поезд, можно с моста. На крайний случай — веревка.
— Прощайте, Михаил Федорович.
— Не спите, Михаил Федорович?
— Да разве уснешь, Иван Павлович?
— Как будто светает?
— Вроде. Придумали, мерзавцы, окна синей краской замазывать.
— Как в холерном бараке.

Из воспоминаний Андрея Михайловича Мартынова
После неудачного визита Власова к Гиммлеру в июле 1944 года прошло около двух месяцев. Из канцелярии начальника главного управления имперской безопасности, из штаба главнокомандующего Резервной армии (а Гиммлер получил и эту должность) ни слова о том, когда же рейхсфюрер СС изволит принять присягнувшего на верность фюреру и Великой Германии генерала Власова.
До меня доходили сведения о том, какие меры принимал Власов, чтобы обратить на свою персону внимание «третьего человека рейха», — слал телеграммы с поздравлениями по любому поводу, ночи напролет обсуждал с Адель Белинберг, каким образом склонить «дорогого Генриха» на встречу, ругался с Фердинандом: «Где же ваши связи, господин оберштурмбанфюрер?» Даже, рассказывал мне Закутный, орал на Фердинанда по-русски: «Не люблю трепачей!» А братец молчит. Жаль, видно, сестрицу обижать.
Каждую неделю Власов ездил к Майкопскому — то один, то с Жиленковым. «Главный политический советник» потом рассказывал: «Ой как хочется нашему Андрюше с Гиммлером увидеться! Облизал всего Майкопского: «Друг, помогай, выручай!» Майкопский, понятно, старается, но и он пока ничего поделать не может, обстоятельства выше его возможностей».
И вдруг — герр Генрих Гиммлер желают видеть герра Власова. Как все они обрадовались! Как обрадовался и заважничал сам Власов!
О подробностях встречи я узнал от Закутного. Он как член «Русского комитета» был приглашен на совещание, которое Власов созвал на другой день по возвращении из ставки Гиммлера.
— Я вам доверяю, господин Никандров, государственную тайну двух государств — Великой Германии и России. Чтобы никому ни слова. Не нравится мне Андрей Андреевич — человек серьезный, а ведет себя несерьезно. Ну что он такое — созвал руководящий состав комитета: меня, Малышкина, Жиленкова, Трухина — одним словом, всех, и вместо порядочного доклада, которого мы от него ждали, он стоит, руки потирает и никак, извините, со своей физиономии не может улыбку убрать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168