Елозя спиной на отбросах, мне удалось ногами выбить крышку контейнера, и она, сука капризная, скрипнула, а потом лязгнула, как затвор гаубицы. От рукотворного грома я взвился соколом ясным и, оставляя шлейф чудных запахов, продолжил бреющий полет над маловразумительной бездной. Под треск то ли автоматных очередей за спиной, то ли сухих и сучковатых веток под ногами.
И все бы обошлось, да подвел проклятый запах. Кремлевско-блевотной массы. Нет, вечером я поплескался в теплой ванне, решив, что смыл следы преступления. И утром со спокойной совестью поехал на работу. Напомню, к запахам я равнодушен, и поэтому не придал значения тому, что ехал в вагоне подземки один, не считая двух храпящих на сидениях бомжиков. И это в час пик.
Когда явился в редакцию, то парфюмерные коллеги разбежались по рабочим кабинетам, делая вид, что пришел срочный материал. Через пять минут я был вызван к Щусеву на ковер. Он был печален, человек, естественно. И в солнцезащитных очках. Что такое? Я неосторожно поинтересовался здоровьем своего коллеги по творческому цеху. Лучше бы этого не делал. Началось такое!.. Главный орал как недорезанный. Топал ногами и был похож на ансамбль песни и пляски имени А.А. Александрова. К тому же употреблял ненормативное арго, где слово "мать" выступало лишь связкой. Я не понимал такого экспрессивного поведения. В конце концов несчастный сорвал защитные очки и я увидел крупную фиолетовую печать, выражусь красиво, под веждами, которую ему поставила служба безопасности. На долгую память. О посещении культурно-просветительского мероприятия в ЦКБ.
Выяснилось: не разобравшись в ситуации, старательная служба охраны проверила господина Щусева на благонадежность. Элементарным мордобоем, решив, что тот несанкционированно проник на запретную территорию. Конечно, обидно: мечтаешь увидеть Монарха Всея Руси во всем его великолепии после оздоровительных клистиров, а заместо этого получаешь оплеушины в рыль. И за что? За благонравие и усердную службу.
- А я тут при чем? - начал было валять ваньку.
- От вас Лопухин дурно пахнет! - заорал Главный. - Как в прямом, так и переносном смысле. Вы разъ... бай, которого поискать! Пишите заявление! По собственному! Или будете отправлены с волчьим билетом!
Я задумался, чтобы ответить достойно и с культурой, блядь, речи, но тут был вызван Василий. По его виноватой и понурой наружности я понял: предан с потрохами. И лучше будет, если мой уход будет действительно доброволен, как это часто делает чиновничья бражка, пересаживаясь с одного удобного автомобиля в другой, из одного тепленького местечка - в другое. На подобное рассчитывал и я: перемахнуть перелетной пташкой в другое СМИ. Увы, надежды оказались напрасными: дурная слава бежала впереди меня, как стадо томимых жаждой гиппопотамов по выжженной саване. Все редакции для меня закрылись на санитарный, сдержанно выражаясь, день. И теперь я имею то, что имею. Повторю: комнату в коммунальной квартире, трех жен (б/у), ребенка и кота, а также желание начать новую жизнь - с понедельника.
Кстати, создается такое впечатление, что все народонаселение постоянно пытается начать новую жизнь. Например, раньше страна, где я имел счастье родиться, носила мобилизационное, стойкое, сереброносное название. Потом перед самым Новым годом, помню, вдруг выяснилось, что отселекционированное трехсотмиллионное население уже живет в другой стране; в смысле названия другой; оказывается, три бывших партийных божка, спрятавшись в заснеженной Беловежской пуще и, приняв на грудь по литру горюче-смазочного пойла, решили, что они живут в другой стране, а если они жительствуют в другой стране (что безусловная правда), то и название у этой сказочной, никелированной, разливанно-сытой, скалькулированной хоз., спец. и прочими службами должно быть иное. Какое? Чтобы соответствовало мировым стандартам? Или чтобы обозначало суть нового эксперимента над ошкуриным до ребер народом? И родилось в мучениях, за чашкой горючего чая, название из трех букв. Очевидно, огнеметного чайку было выпито до степени крайнего отвращения к жизни. Отсюда и появились эти три буквы. А вот какие именно? Убей, не помню. Единственное, что помню: букву Г. По причин лишь её, буквы Г., схожести с, буду весьма не оригинален, виселицей. Увы, все мы потенциальные висельники. Были, есть и будем.
Г. - знак обреченности, бесславия и гносеологического краха.
Впрочем, каждый гражданин, живущий в Г., имеет счастливое право выбора: жить или не жить. Проще не жить, и поэтому большинство живет, пожирая собственное, регенерированное говно, надеясь начать новую жизнь. Все с того же вечного понедельника.
Как говорится: "Если бы слабым был я - жил бы беззаботно. Жил хорошо бы я. И весело бы жил. Но сильный я. И - тяжело мне."
Эх, тяжело начинать новую жизнь, но надо. Надо, Ваня, говорю я себе и плетусь на кухню, чтобы снять с плиты светящий паровозиком чайник.
Длинный коридор нашей комуналки напоминает лабиринт, где в закоулках может потеряться неосторожный человек. На старых плесневелых стенах с протравленными хлорированной водой кишками труб, тянущихся под потолком, висят шкафы, старые одежды, велосипеды и прочая бытовая требуха. Десяток дощатых дверей - за каждой из них плющится мелкой монеткой чья-то единственная и неповторимая судьба. С соседями я знаком пока плохо. Знаю: три божьих старушки, доживающих свой век, три алкоголика, сжигающих свое здоровье, одна добросердечная проценщица Фаина Фуиновна и проститутка Софочка, зарабатывающая честным минетом на жизнь, а также две добропорядочные семьи, ожидающих лучших перемен, то есть расселения, и.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151