— Во-первых, вообще не знаю, где он, а во-вторых, эксплуатировать его ради наживы…
— Кто бы говорил, — фыркает. — Сам его в хвост и гриву…
— Это была игра.
— Играй дальше, — топает ногой. — Кто мешает?
— Да, вы все, — отвечаю в сердцах, и развиваю мысль о том, что, когда у кого-то получается фарт, то сразу появляются ядовитые мухи, готовые искусать до крови везуна.
— Что? Я — муха? — искренне оскорбляется Мая. — А ты!.. Ты навозная куча! Ты — ничто! Ты — пустое место! — И неожиданно заливается слезами. Ты… ты… Я хочу, как лучше… а ты…
Самое страшное для меня — женские слезы. С гневными стервами одно удовольствие говорить. Они орут — и тебе приятно, они визжат, а тебе ещё приятнее, они брызжут слюной, а тебе все в легкий кайф, они…
Короче, со скандалистками можно просто сладить: или дать хорошего пинка, или поставить в позу № 1267 по Каме-Сутре и… и понятно, что сделать.
А вот как быть с плачущей наядой? Черт его знает! То ли утешать, то ли слез не замечать, то ли делать вид, что глубоко раскаиваешься, что ты вот такой сякой?
— Я правду говорю, — вздыхаю. — Где искать аутиста даже не знаю. Телефон Васьк`а не отвечает?
— Они тебя бросили? — всхлипывает. — П-п-почему?
Я не соглашаюсь, что значит бросили? Обстановка-то, какая: трупы валятся со всех сторон, ментовка звереет вовсю: факты, как говорится, на лице, бомбы в сумках, и прочее.
А господин Сухой поступает правильно, уйдя в подполье: надо переждать кризисный этап и не рисковать бесценным аутистом.
Мои разумные речи действовали на Маю, как наркотический «винт» на хумарика, то бишь любителя улетать за грамм дряни в волшебные кислотные антимиры. Девушка пошмыгала носиком и успокоилась, доверчиво вопросив:
— Ты поищешь их?
— Конечно, — обнял за плечи. — Куда я без них?
— Нужна помощь?
— В каком смысле?
Получив ответ, задумался: собственно, с кем имею дело: то ли с простушкой-пастушкой, то ли с плутоватой продувной Мата Хари. Что ей от меня надо на самом деле? Не был ли мой последний сон, повторю, вещим? Почему идет такая активная обработка моей скромной персоны? Цель — аутист? А что после?
— Ты меня пугаешь, — признался я. — Зачем нам ещё какой-то «охотник на людей»?
— Мне его рекомендовали, — мило улыбнулась. — Он профессионал.
— И что?
— Мы должны найти первыми, — строго объяснила. — Ты ведь не хочешь, чтобы нас опередили?
Я только развел руками от таких умненьких-разумненьких речей. Черт возьми, такое впечатление, что нашу тушинскую троицу обложили со всех сторон. Что происходит?
Владея дьявольским миллионом, (будем считать, что владею) я не только не обрел долгожданной свободы, а вязну все больше и больше в опасной для жизни интрижке, как в чане с растопленной смолой.
Да, делать нечего — надо музицировать по чужим нотам пока общая картинка не прояснится до чистоты слезы ребенка. Как там, у великого Федора Михайловича о слезе младенца: если в фундаменте здания всеобщего мирового счастье заложена хоть одна слезинка ребенка, то такое здание человечеству не нужно. М-да! Слезы мы уже имели — вопрос: не крокодиловы ли?
Я внимательно смотрю на Маю — проникнуть бы в её мысли, скрытые за слегка напудренным лобиком? Каким образом? Напоить водочкой и затащить в койку? Может, во время феерического оргазма она признается во всех грехах.
Фи-фи, Слава, сидишь на старом могильнике и о чем мечтаешь, негодник? А что делать?
— Может, помянем Исаака Исааковича? — осторожно предлагаю.
Рабоче-крестьянское предложение не проходит — Мае нужно торопиться на семейные поминки. Не приглашает туда по причинам понятным, однако выражает надежду, что и у нас скоро появится более веселый повод поднять рюмки.
И мы бредем на выход из мира теней в мир реальных проблем. Я ощущаю некий дискомфорт, хотя душой закален, а тут некий в ней неприятный осадок, точно сода в стакане теплой воды для полоскания поврежденных десен. Пытаясь перебороть дурное настроение, вновь опускаюсь на корточки и заглядываю под днище спортивного лимузина.
— Бомба, — шучу.
— Не смешно, — открывает дверцу. — Тебе куда? — щурится от солнца, и оттого кажется постаревшей.
Я смотрю на неё снизу вверх и вижу, что тлен уже лежит на её молодом и прекрасном лице. Тлен разложения?
Потом отвечаю на её вопрос: подземка рядом, пройдусь, подумаю, главное, было бы над чем? И думать нечего, произносит ультимативным тоном, садясь в машину, и советует все-таки позвонить «охотнику на людей», то бишь мenhantеr, если выражаться языком великого Шекспира.
— Все уже оплачено, милый, — посылает воздушный поцелуй.
И, хлопнув сизым облачком в мое несчастное лицо, «пежо» пропадает в механическом потоке, а я, переведя дух от СО, начинаю костерить все на свете, и себя, любимого, и любимых друзей, и любимую власть, и любимую девушку. И её, сучку, больше всех. Красивая представительная шлюха, решившая, что сделала тушинского простака: «Все уже оплачено, милый». Куда там? Fuck, моя радость и моя печаль! Не родилась ещё такая, чтобы приобрести за гроши несколько килограммов моих потрохов и несколько граммов моей души…
Спокойно, Слава, сдерживаюсь, что тебя, истерика, больше всего гневит? Вовсе не то, что тебя могут купить, как пачку вредных сигарет в металлической палатке.
Ложь? Вот в чем дело — её ложь, Маи, хи-хи, Михайловны. Я чувствую её ложь, как смертельно больной — свою лилово-онкологическую опухоль.
Прелестница уверена, что удачно сыграла роль подсадной кряквы, одного не учла: моего опыта в сношениях с ехиднами рода человеческого. Жизнь научила за приторными улыбками и слюняво-любовным придыханием видеть оскал хищниц, готовых сожрать святую душу в мановение ока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105