И очень горжусь своими ногами.
- Они волосатые и рыжие.
- Это очень мужественно.
- Тогда покупаем "бермуды", - припугнула я скромника.
- Позвольте ручку, мадемуазель! - ? сказал он на сносном французском и шаркнул по старинке, представляя новый костюм.
- Неплохо. Совсем неплохо... Правда, серый костюм к рыжему... ? засомневалась я.
- Причем тут ноги? Это, кажется, не шорты?
- А голова? Ведь ты не будешь всегда ходить бритым, словно новобранец или каторжник.
- У меня чудесный тициановский цвет волос. Темный каштан. Ну, не очень темный. Прост ещё плохо заметно.
- Нет, примерь лучше бежевый. Может, как-то смягчит твою ирландскую масть.
Я заметила, что наши диалоги привлекли скучающих продавщиц, то и дело появлявшихся поблизости.
- Дорогая, скажите, пожалуйста, какой цвет волос у этого господина? втянула я симпатичную худышку в наше представление.
- Шатен, - пробормотала та, взглянув на затылок Майкла, и опустила глаза.
- А я?
- Фрау имеет цвет "коньяк".
- Если у меня "коньяк", то у господина "оранжад", - категорически завершила я спор.
Мы купили бежевый, слегка мешковатый, костюм и светлые брюки с пуловером, в чем я и вывела Майкла на улицу, придерживая пакет с его джинсами и новыми вещами. Уже по пути, заглядевшись на витрину, вернулась, игнорируя сопротивление кузена, и приобрела спортивную сумку, куда были засунуты джинсы, покупки, а также мой шерстяной жакет, прихваченный для вечера, который я наметила провести на открытом воздухе.
Но до вечера было ещё далеко, а сопровождать Майкла в музей мне совсем не хотелось. Пообещав, что в следующий его приезд мы основательно прочешем все венские художественные достопримечательности, я затянула Майкла в прохладный сквер. С приятной усталостью заезжих туристов мы расположились на удобной скамейке в тени большого платана. Рядом в цветнике разбрасывала водяные веера крутящаяся брызгалка, над которой повисла милая, какая-то игрушечная, радуга. Мимо нас с шумом пронеслись подростки на роликах и вновь обрушилась тишина - с шелестом капель, птичьим пересвистом и отчетливым детским лепетом играющих поблизости малышей. Две шести-семилетние девочки что-то настойчиво объясняли мальчишке с велосипедом на прелестном, легком венском диалекте. Потом одна из них пышноволосая худышка, ринулась по аллее, прижимая к груди четырехцветный мяч. Ноги в белых гольфах и кожаных сандалиях едва касались гравия малышка летела сквозь золотисто-зеленую тень и солнечные зайчики прыгали в её длинных развевающихся прядях. У меня заняло дух от какого-то давнего воспоминания, которое никак не хотело проявляться, а лишь заставляло тревожно колотиться сердце. "Боже! Как хорошо быть девочкой, легконогой, доверчивой, радостной... Как весело бежать в майской свежести, в алмазных брызгах и солнечной пыли, в кудряшках, веснушках, в неведении и предчувствии, неся перед собой, подобно этому пестрому мячику, свою такую бесконечно долгую, так много обещающую жизнь..."
Пальцы Майкла коснулись моего локтя:
- Какая летучая девочка, вон та, промчавшаяся с мячом. У меня такое чувство, что я подсмотрел кусочек твоего детства... Ты точно так же носилась по аллеям какого-то весеннего парка, не замечая восторженно следящих за тобой старческих глаз. Нет, умиленно. Есть такое слово?
- Да, носилась. Но, кажется, я всегда, от самого рождения, ощущала какую-то свою особенность. Мне нравилось, когда мной любовались и поглядывали в мою сторону.
- В тебе уже сидела актриса. Но детям, думаю, вообще свойственно ощущать свою исключительность. До того несчастного момента, пока в полный голос не завопят комплексы... Я тоже очень нравился себе, ощущая смелость, силу, доброту и ещё нечто... нечто отличающее меня от других. Какое-то иное умение видеть, слышать... - Майкл встряхнулся, отгоняя воспоминания. Впрочем, это быстро прошло. Вундеркинд Микки стал заурядным неудачником. Только это опять тема для вечернего чаепития в нашем поместье...
- Как и то, что куколка Дикси и не заметила как повзрослела и проскочила мимо своего счастья...
Я поднялась, накидывая на плечи жакет.
- Нам пора. У меня совершенно удивительные планы на сегодняшний вечер. - Я загадочно улыбнулась и предупредила Майкла. - Только, чур, не занудничать и не думать о грустном. Играем водевиль.
Это я внушала скорее себе, потому что содрогалась от брезгливости при мысли о шпионящей за нами скрытой камере. Накануне я сообщила Солу, что намерена повести кузена в Гринцинг. Он обещал "сесть на хвост" у остановки автобуса, поднимающегося в гору ровно в шесть часов. До этого места мы мирно тащились на трамвае № 38, старом, вольяжном, полном трезвона и веселых бликов на темном полированном дереве.
Майкл вертел головой по сторонам и на его подвижном лице отражалась сложная гамма чувств от восторга до сожаления.
- У тебя кислый вид. Укачивает в венских трамваях?
- Мне жаль тех, кто должен ездить на других.
- А также российских путешественников, не посещавших Гринцинг, подхватила я, давно решившая потрясти Майкла. - Мы, счастливчики, весь вечер будем скорбеть и о них.
До появления Сола оставалось полчаса и мне почему-то до тошноты не хотелось подыгрывать ему. В конце концов, я почти уже богатая женщина и могу расторгнуть договор с "фирмой". Завтра же займусь этим. А сегодня придется подчиниться, тем более, что ничего кроме невиннейшей дружеской встречи Сол не увидит, какую бы чуткую аппаратуру он ни настроил.
Я повезла Майкла в Гринцинг - район фешенебельных вилл и кабачков молодого вина, разбросанных на покрытых лесом, садами и виноградниками холмах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125