Только пришел в норму — езжай, говорит, к жене. А слушайте, ребята, — сменил он тему разговора, — правду ли мне этот пациент рассказал, что, мол, убила продавщицу молодая бабенка, выманила ее обманом от подруги с обеда, закрыла в магазине — и топором?
Оживленную речь обрадованного встречей Сергея майор слушал вполуха — устал за день. И вдруг, как на старой заезженной пластинке, когда голос певца спотыкается на одном слове, бесконечно повторяя его, в мозгу стала биться фраза: «Выманила обманом от подруги, выманила обманом от подруги, выманила обманом…»
— Стоп! — его возглас был неожиданно громким, и все удивленно посмотрели на него, — стоп, Сергей, — повторил он. — Как ты сказал? Выманила обманом от подруги?
— Да, так я сказал, а что?
— Вера, да ведь этот язвенник нам целый ключище дает. Помнишь, я тебе говорил, что Пушкову предупреждал о том, чтобы держала в секрете, с кем и как от нее Сенкова ушла? Помнишь?
Вера Васильевна кивнула.
— Так вот, если Пушкова не проболталась, а не должна бы — серьезная женщина, фронтовичка, то кто об этих обстоятельствах знает? — Николаев смотрел на следователя, и она увидела в его глазах радость.
— Я могу вот что добавить, — продолжила Вера Васильевна. — Наша разлюбезная Баркова-Снегова работала в котлопункте, который находится под начальством язвенника. Там у нее, оказывается, была недостача. И не погашена до сих пор — я уже выяснила.
— Ну, молодец! Недаром же я ждал тебя! Понимаешь, что теперь получается…
Но договорить Николаеву не дала Люда:
— Слушайте, братцы, кончайте производственное совещание. Спокойно поесть не можете.
— Эй-эй, милицейская жена, о чем говоришь? — майор обнял, прижал к себе Люду, — не всегда же мы о делах рассуждаем.
— Не всегда, — согласилась та, — а все же иногда прямо на дому филиал райотдела открываете. Ты знаешь, Вера, что у нас здесь без тебя произошло?
— Зачем ты об этом? — пытался остановить жену майор, но уже заинтересовалась Вера Васильевна.
— Недели три назад к нам соседка Татьяна прибежала, трясется вся: муж скандалит, схватил ружье. Ваня побежал обезоруживать пьянчугу. Один! Я осталась в доме — вспомнить страшно, — она передернула плечами. — Аленку только уложила, у нас, знаешь сама, в комнатах окна такие, что каждый угол достать можно. О себе-то я не беспокоилась, за Аленку страшно было. Тот негодяй знал ведь, куда жена побежала. Господи, думаю, застрелит ребенка. Схватила Аленку, мечусь по квартире. В ванную с ней зашла — сижу, вдруг слышу — во дворе выстрел!
— Успокойся, Люсенька, забудь, — пытался остановить супругу Николаев.
— Забудь?! — жена подняла голову, показала на узкую белую полоску в темных волнистых волосах — седина. — Нет, не забывается такое. Ты жизнью рисковал, обезоружил пьяницу, а знаешь ли, что Татьяна домой ко мне приходила? «Ребенок, — говорит, — у нас. Отпустите моего, попросите за него мужа».
— А ты? — заинтересованно спросил Сергей.
— Я ответила, что в дела Ивана не вмешиваюсь, — жестко отрезала Люда.
Вера Васильевна подошла к ней, молча положила руку на худенькое плечо. И Люда прижалась к ней щекой.
Утро Николаева началось с того, что срочно потребовала допросить ее Снегова. Об этом ему доложил дежурный.
— Что ж, это ее право, — сказал Иван Александрович. — Раз просит сама, значит, хочет сообщить что-то. Да только вот беда, следователь уехала в больницу к прооперированному начальнику общепита. Его показания могут оказаться очень важными. Пушкова-то проговориться не могла, предупреждена и, конечно, молчит — убили ведь ее фронтовую подругу. От кого получил начальник общепита информацию? Это выяснится, но пока Веры Васильевны нет.
«Попробую поговорить со Снеговой сам», — решил майор.
— Снегову ко мне, — распорядился он.
Вот она сидит перед ним. Побледнела, осунулась за ночь.
— Вера Васильевна уехала, поэтому давайте без нее побеседуем, — предложил начальник райотдела.
Женщина повернула к нему лицо, и из глаз ее посыпались слезы. Именно посыпались — крупные, тяжелые капли быстро скатывались по щекам, Тамара не вытирала их.
— Я подумала ночью и решила все рассказать. — Она посмотрела на Ивана Александровича, но тот молчал, боясь спугнуть ее неосторожным словом.
Снегова продолжала:
— Да, я вечером тридцать первого марта уехала от мамы в ее шубе, шофер правду сказал. Утром 1 апреля, как муж ушел, я подумала: «Однако надо еще съездить в Ийск, может, пройду комиссию». На попутке добралась, да было еще рано. Где мне ждать? Устала, замерзла и поехала на вокзал. Ну, сижу на скамейке в зале, вдруг подходит ко мне женщина, чуть меня постарше. В телогрейке, в ботах резиновых, платок на ней, на глаза надвинут. Слово за слово, разговорились. Она говорит, мол, весна уже, а холодно у вас еще. Вот у нас уже зацветает все, теплынь. А потом: «Мы с тобой, девка, сестры, у обеих во рту щербинки». Я поглядела — точно, щербинка у нее, как у меня. Сидели, беседовали, потом она мне и предлагает: «Хочешь много денег иметь?» В магазине, говорит, в «Тканях», вчера дефицит был, наверняка продавцы деньги припрятали. Я, конечно, отказалась, а она стращать принялась. «Видишь, вон парни. Они тебя угробят, если с нами не пойдешь». А у кассы здоровенные два мужика стоят. Я испугалась, согласилась.
Николаев слушал внимательно, мысль работала лихорадочно, сопоставляя показания Снеговой и данные следствия. Приметы женщины указаны Снеговой точно — боты, платок и даже щербинка. Но ведь это и самой задержанной приметы! Что же, себя она описывает?! Чушь какая-то получается.
— Продолжайте, продолжайте, — сказал он, видя, что Тамара запнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36