И мальчик, который взял на себя эту обязанность, сейчас стал мужчиной, несущим на своих плечах вину. Я опустила голову и посмотрела на его руку, лежавшую на земле рядом с моей. Я помнила, как эта рука ласкала мое тело, и мне отчаянно захотелось коснуться ее, даже если это раздавит то, что еще живо между нами. Если бы можно было восстановить эту связь. Я хотела дать ему спокойствие, мир и больше принять на себя. Вместо этого я принюхалась. Почувствовала в воздухе запах серы – слабый, но полный жара и злой воли – и оставила руку на месте. И тут заметила амулет, который принес с собой Бен.
– Джоанны, верно? – Я показала на серебряную цепочку, блестевшую в солнечном свете; она висела на могильном камне.
Он кивнул.
– Она… давно не попадалась мне на глаза.
Как он ее раздобыл? Последний раз я видела ее на этом самом кладбище на шее у Аякса, который подвергал пытке сидящего рядом со мной мужчину.
– Ну… какое-то время она была потеряна. О, давай. Мне нужно знать больше.
– И ты нашел ее?
– Ее прислали мне по почте. На прошлой неделе.
На прошлой неделе? Но Аякс не мог это сделать. Я убила его за несколько дней до этого.
– Странно. – Я надеялась, что мои сомнения кажутся беспочвенными. Очень странно.
Бен ничего не ответил, и я решила, что следует несколько укрепить легкомысленную репутацию Оливии.
– Послушай, – сказала я, как будто только что вспомнила. – Ты отыскал парня? Того, на тюремном снимке?
– Это был снимок камерой наблюдения, – со вздохом поправил он. – Нет. Я думаю… он исчез.
Что-то мелькнуло в его глазах. Не тот взгляд, который бросил на меня Аякс в ресторане… и не улыбающийся череп. И не блеск садистской радости, который был на лице Батча в момент смерти Оливии. Но я не могла себя обманывать. Взгляд убийцы, от которого у меня внутри все перевернулось. И как неуместен он на лице Бена Трейны.
И ты сама отчасти виновата в этом.
Да, виновата. И не знаю, как это исправить.
Наконец Бен встал.
– Ну, я уже довольно давно здесь. Пора уходить.
– Хорошо. – Я кивнула, боясь показать, как отчаянно мне хочется, чтобы он остался.
– Нет желания… поесть чего-нибудь или еще что?
Я заставила себя ожесточиться, почувствовав уязвимость в его голосе, и покачала головой.
– Не могу. Я пришла с Шер. – И, чтобы не было недоразумений, добавила: – А потом у меня свидание.
– Конечно. – В его голосе не было горечи.
– Может, как-нибудь в другой раз, – пообещала я, зная, что этого никогда не будет.
– Может быть, – легко согласился он, тоже зная это. Он ушел, и спустя несколько мгновений, когда я была уверена, что он меня не видит, я повернулась и посмотрела ему вслед. Моя вторая смерть изменила его. И хоть его внезапная свирепость и стремление отомстить были мне неприятны, я не собиралась от него отказываться. «Потому что, – думала я, – Боже, как может любить этот мужчина!»
– В любви всегда есть безумие, – процитировала я, глядя, как он остановился и обменялся несколькими словами с Шер. Они жались друг к другу на зимнем ветру. Стояли так, словно худшее время года уже пережили и теперь просто ждут его окончания. Мои смертные. Я буду защищать их обоих до смерти.
Я обратилась к могиле.
Памятник из розового мрамора, по его поверхности пробегают черные жилы. Я бы такой для себя не выбрала, но Оливии он подходит прекрасно.
– Прости, что так долго не приходила. Я была… занята. Прошло три месяца со дня ее смерти. Три месяца, как я приняла ее личность. И у меня действительно впервые появилась возможность перевести дыхание. Интересно, чем бы сейчас занималась, если бы всего этого не произошло, Оливия была бы жива, а я оставалась Джоанной Арчер.
Вероятно, все еще бродила бы в тени. Фотографировала каждого мужчину, покосившегося в мою сторону.
Я вздохнула, не уверенная, что желала бы это вернуть. Конечно, я хотела бы, чтобы Оливия была жива, но жизнь в ее облике заставила меня сделать две вещи: отбросить фотоаппарат, который я всегда использовала как щит, и снять маску той женщины, какой я себя считала. И под этой маской я обнаружила то, что похоже на Оливию. Она – не моя противоположность во всем, что важно. Она не слаба и уязвима, как я когда-то считала. Признав это, я нашла себя в ней. Это по-прежнему я, но еще больше я.
И я сказала Оливии:
– Я похожа на тебя больше, чем могла когда-нибудь подумать.
Какой странный мир, в котором женщина должна потерять себя, чтобы найти. Но последние месяцы научили меня, что я не просто кульминация прошлого опыта; я гораздо больше, чем может свидетельствовать мое физическое тело и сила.
И кто же я теперь?
Казалось, все стремятся ответить на этот вопрос. Но, как я объяснила Грете, ответ зависит от того, кто смотрит. И если бы кто-нибудь взглянул на меня сейчас, то увидел бы красивую женщину, склонившуюся к могиле сестры; ее чувства характеризуются тем, как она нервно сжимала букет, как согнулись ее плечи под натиском ветра. Она выглядит как женщина, которой ничего не снится.
Но.
Если бы наблюдатель глотнул того же ветра, свежего от ее свежести, возможно, он – с помощью шестого чувства – уловил бы и другую эмоцию. Не соответствующую хрупкому телу. Такую же сильную, как первобытная ярость. Которая отвергает все Тени, заменяя их Светом.
– У меня есть сны, – рассказал бы им этот запах. – И это многоцветные сны. Но оттенок их всегда алый.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134