А итри были здоровы. Значит, местный микроб нападал лишь на людей, а прочими брезговал?
Спасатели, прибывшие на остров двумя неделями позже, уже знали разгадку. Коричневый кустарник, заполонивший лощину, встречался везде на планете. Люди из других отрядов, отметив у себя странные симптомы, стали работать в защитных скафандрах и исследовали источаемые кустарником пары. Оказалось, что на человека они воздействуют как постепенно накапливающийся в организме яд. Итри же не боялись этой отравы. Аналитики окрестили растение «чертовым кустом».
К несчастью, их сообщение пришло уже после того, как лодка покинула лагерь. И в то время как Пит каждый день уходил в поле, Ольга постоянно находилась в лощине, насыщенной миазмами.
Мрачные Уэлл и Руза вернулись к работе. Пит был не в силах последовать за ними. Ему хотелось остаться одному и кричать в небеса: «Зачем Ты это сделал, зачем?»
Инхерриан мог присмотреть за Ольгой, вернувшей его к жизни, хотя жизнь больше была ему не нужна. Но Пит решил положить конец ее бреду, судорогам, корежившим ее тело и исторгавшим звуки, похожие на скрежет пилы. Он сделал инъекцию. Контрольная аппаратура показывала неизбежность смерти, и Пит хотел избавить жену от лишних мук.
Спотыкаясь, он побрел к единственной на острове возвышенности. Море лениво плескалось и сверкало тысячью оттенков лазурного и зеленого вокруг изумрудного острова под кроткими небесами. Он опустился на колени и задал все тот же вопрос.
Прошло около часа, прежде чем Пит нашел в себе силы встать, сказать: «На все твоя воля», — и вернуться в лагерь.
Ольга не уснула.
— Пит, Пит! — звала она. Боль до неузнаваемости исказила ее голос, да и саму ее невозможно было узнать в этом скелете, обтянутом желтой влажной кожей, с прилипшими к черепу редкими волосами. Страшное зловоние исходило от нее, а вцепившиеся в Пита ногти сдирали кожу.
— Где ты был? Обними меня крепче! Мне больно, мне больно…
Он сделал повторную инъекцию, но это почти не дало эффекта.
Он снова опустился на колени рядом с ней. Кто знает, что он говорил ей? Наконец она успокоилась, изо всех сил прижалась к нему и стала ждать конца своих мук. По словам Пита, она угасла, как свеча.
Он опустил невесомое тело на землю, закрыл ей глаза и рот, сложил на груди руки. Затем, почти механически, побрел к небольшому шалашу, построенному для Инхерриана. Калека молча ждал его.
— Умерла? — спросил он.
Пит кивнул.
— Это хорошо, — сказал Инхерриан.
— Нет, — услышал Пит собственный голос, чужой, далекий и жесткий. — Она не должна была просыпаться. Наркотик должен был подарить ей покой… Ты сделал стимулирующую инъекцию? Ты заставил ее снова страдать?
— Что еще скажешь? — спокойно отозвался Инхерриан, хотя он был безоружен, а рядом с Питом лежал бластер.
«Ну нет, я не стану облегчать твою участь!» — эта мысль пронзила мозг человека, словно судорога.
— Я видел, что ты, потеряв от горя рассудок, чересчур увеличил дозу. Потом ты ушел, а я не мог последовать за тобой. Она могла умереть прежде, чем ты вернешься.
Совершенно обессиленный, Пит смотрел в эти огромные глаза.
— Ты хочешь сказать… — наконец выдавил он. — Ты имеешь в виду… она… не должна была?
Инхерриан пополз вперед, — он мог только ползать, опираясь на свое единственное крыло, — чтобы взять Пита за руку.
— Друг мой, — сказал он голосом, полным безмерного страдания, — я слишком высоко чтил вас обоих, чтобы лишить ее смертенеустрашимости.
Пит не чувствовал ничего, кроме холода острых когтей, державших его руку.
— Может быть, я чего-то не понял? — встревожился Инхерриан. — Разве ты не хотел, чтобы она дала сражение во имя Господа?

Даже на Люцифере ночи тоже кончаются. Над скалистыми вершинами холмов уже забрезжил рассвет, когда Пит закончил свой рассказ.
Я разлил в бокалы остатки кока-колы. На сегодня мы были не работники.
— Да, — сказал я. — Семантика скрещивающихся культур. Обладая самой сильной во всей Вселенной волей, два существа с разных планет воображают, что мыслят одинаково; а исход может оказаться трагическим.
— Сначала я тоже так предположил, — сказал Пит. — Мне незачем было прощать Инхерриана — откуда он мог знать? Ведь он пришел в полное недоумение, когда я предал земле тело своей возлюбленной. На Итрии принято сбрасывать мертвых с большой высоты где-нибудь в пустынном месте. Но существу любой расы не захочется видеть, как разлагается то, что когда-то любил, поэтому он старался изо всех сил, чтобы помочь мне.
Он выпил, посмотрел на свирепое голубоватое солнце и пробормотал:
— А вот чего я не мог сделать — так это простить Бога.
— Проблема зла, — сказал я.
— О нет. Я многое передумал за последние годы, штудировал теологию, спорил со священниками, — словом, прошел весь путь от начала до конца. Почему Бог, любящий, приблизивший к себе человека Бог допускает зло? Так вот, христианство дает на это вполне удовлетворительный ответ. Человек — средоточие разума — должен обладать свободой воли. Иначе мы — лишь марионетки, влачащие бессмысленное существование. Свобода воли же обязательно включает в себя возможность поступать дурно. Здесь, в этой Вселенной, мы живем для того, чтобы в течение своей жизни научиться делать добро по собственной воле.
— Я неудачно выразился, — извинился я. — Это все бренди. Нет, безусловно, твоя логика безупречна, независимо от того, принимаю я твои посылки или нет. Я имел в виду проблему страдания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10