Возвращаясь обратно, она прослушала сообщения на автоответчике, но не стала перезванивать своим партнерам, неожиданно осознав, насколько устала от всего этого.
Конни Ангер всегда работал один. И Кэйси тоже вполне на это способна. Возможно, так она и поступит, особенно если примет предложение о преподавании. Тогда ей нужно будет встречаться с клиентами всего несколько часов в неделю, и это можно будет делать прямо в университете. Она не могла совсем отказаться от работы консультанта. Клиническая практика нравилась ей.
Но переезд в Провиденс, где ей предлагали место, имел и другие последствия. Она не знала, захочет ли уезжать так далеко от матери. Кэйси выросла в Провиденсе, и Кэролайн жила там до самого происшествия. В этом и была самая горькая ирония. Все время, пока они жили врозь, Кэйси мучилась из-за разделяющего их расстояния. Кэролайн, в отличие от самой Кэйси, была олицетворением домашнего очага. И чем ближе они были друг к другу, тем яснее это становилось.
Кэйси вернулась домой и рано легла спать, но сон не шел. Мысли, перескакивавшие с одного на другое, в конце концов вернулись к дому в Бикон-Хилл, и она начала молча жаловаться самой себе.
Она избегала этого места. Это было очевидно и без консультации квалифицированного коллеги. Она хотела убедить своего покойного отца в том, что ее не устраивает такое запоздалое признание и что ей не нужен этот трехмиллионный особняк. Она хотела, чтобы он подождал и помучился. Очень простое – просто детское – желание.
В субботу она проснулась, чувствуя прилив сил. Ей хотелось думать, что она чувствует себя взрослее, но она боялась, что выдает желаемое за действительное. Отбросив сомнения, должна ли она выглядеть соответствующе, хотя бы из уважения к покойному отцу, направляясь в престижный район, она не стала краситься, натянула спортивные шорты и майку и пропустила свои длинные волосы того необычного оттенка рыжего, который называют «земляничным блондином», через отверстие затертой бейсболки. Завершив наряд поношенными кроссовками и самыми темными солнцезащитными очками, она взяла курс на Бикон-Хилл. Но, не пробежав и пары кварталов, повернула обратно домой за забытым ключом. Положив ключ, а также телефон и бутылочку воды в маленький цветной рюкзачок, она снова вышла из дома.
Утро было восхитительным. В девять утра на улицах было почти столько же спортсменов, сколько и машин. Она пробежала по гладкой дорожке вдоль авеню Содружества под сенью старых кленов и дубов. Не сбиваясь с темпа, попрыгала на месте у светофора и оказалась в Публичном саду. Не желая лишать себя удовольствия, она обогнула пруд, пробежав мимо только начавшей просыпаться лодочной станции, родителей с колясками и стайки ребятишек, несущихся к воде кидать камушки.
Завершив круг, Кэйси направилась к Пинкни-стрит, которая всегда нравилась ей, и побежала вниз с холма. Почти в конце спуска она наконец почувствовала, что с нее уже довольно. Выдохшаяся и мокрая, Кэйси протрусила мимо припаркованных автомобилей, бросая косые взгляды на свое наследство, которое уже виднелось в самом низу дороги. Дом был четырехэтажным, не считая полуподвала. В первых двух этажах были высокие окна, окошки на третьем напоминали слуховые, а четвертый представлял собой куполообразную мансарду.
Кэйси всегда интересовал этот четвертый этаж, казавшийся таким изящным. Он представлялся ей укромным убежищем. Но на этот раз ее взгляд не задержался там надолго. В доме было на что посмотреть и помимо этого.
Оконные рамы первых двух этажей были увиты гирляндами розовых цветов. Железный заборчик по пояс высотой огораживал маленький передний двор, где по обеим сторонам от дорожки расстилался ковер мелких голубых цветочков, окружавших деревья в белоснежном цвету. «Кизил», – предположила Кэйси. Она не слишком разбиралась в деревьях, да и в цветах тоже. Ее мать, напротив, была настоящим экспертом в садовых культурах. Не чувствуя в себе силы состязаться в этом с ней, Кэйси и не пыталась вникнуть в этот мир. То немногое, что она все же знала, задержалось у нее в голове бессознательно.
Что бы это ни было, цветы были чудесные. Она подумала, что все это – дело рук садовника Конни, который, как было заявлено, любил дом.
Кэйси достала из рюкзачка бутылку, отхлебнула воды, завинтила крышку и убрала бутылку обратно. Одновременно она нащупала там засохшую пластинку жвачки, развернула и положила в рот. Вызывающе чавкая, она расправила плечи, открыла железную калитку и направилась к дому.
Глава 2
Дорожка была вымощена бирюзовыми плитками. От нее вбок отходила еще одна, ведущая к лесенке в полуподвальный этаж. Пройдя прямо, Кэйси поднялась по четырем каменным ступенькам. Парадная дверь и боковые панели были из дерева, покрашенного в тот же черный цвет, что и ставни на окнах. Дверная ручка, молоток и тарелка сияли начищенной латунью.
Чувствуя, как сердце бьется где-то во рту вместе с жевательной резинкой, она вставила ключ в замок, повернула его и открыла дверь. Она выучила код сигнализации, но никакого шума, свидетельствующего о том, что сигнализация сработала, не последовало. Думая о том, что тревога могла быть бесшумной, и совершенно не желая приезда полиции, она поспешила через маленькую прихожую в холл.
Все внутри было темным – темное дерево, темный ковер, темные стены. Кэйси ненавидела такие интерьеры. Но воздух приятно холодил ее разгоряченную кожу, и это ей понравилось.
Сняв очки, она подняла голову, чтобы лучше видеть из-под козырька бейсболки, и нетерпеливо огляделась. Она обнаружила на стене пульт сигнализации, но все лампочки горели уверенным зеленым цветом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121