Почему мне, своему лучшему другу-мужчине, она не сочла нужным доверить то, что выболтала незнакомому человеку за банкой пива?
Только мы выбрались из палаток, я сообщил Джерарду, что Плохой Мальчик обесчестил нашу Лидию. Про Эрика говорить не хотелось: я решил, что это ее личное дело. До выезда со стоянки Джерард молчал, жевал и собирался с духом, а потом наконец спросил:
– Так это было твое первое дорожное приключение?
– Прости, как? – переспросила Лидия.
– Тебе в первый раз снесло башню? – уточнил Джерард.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Как оно с обрезанным, а?
Что дало Джерарду право на такие вопросы? Ничто – и все. В кругу моих друзей замыкаться в себе считается дурным тоном. Запретных тем нет; позволительно говорить о чем угодно, если над этим можно посмеяться.
– Мне следовало сообразить, что до кого, до кого, а до тебя дойдет в первую очередь, – вспылила Лидия.
– Причем от того, кто сделал, а не от того, с кем сделали, – отчеканил он, особенно упирая на слово «сделали».
– Да о чем ты, Джерард?
– Ты трахалась с тем типом, вот о чем. Не часто тебе так везет, – противно захихикал он.
– Если я и зашла к нему в палатку, это вовсе не значит, что я с ним трахалась. – Возмущение Лидии было столь искренним, что я усомнился в правоте своих предположений. – И потом, почему обязательно лезть с вопросами ко мне? Неужели трудно спросить кого-нибудь из твоих девушек?
– Так я всегда и поступаю, – ответил Джерард. – Но это – дело долгое и непростое. Я пытаюсь вычислить среднестатистическую девушку.
– Если ты лично принимаешь участие во всех экспериментах, то ждать результата придется еще долго, – заметила Лидия.
– Точно, – согласился Джерард.
– У меня с ним ничего не было. И почему ты думаешь, что раньше я никогда не делала этого с теми, кто прошел обряд обрезания?
Джерард помрачнел. Поскольку сам он считал Лидию уродиной и поскольку сам никогда не стал бы иметь дела с женщиной, которая ему не нравится, даже если сильно пьян и рядом больше никого, то не понимал, как она может возбудить желание в ком-либо еще. В Британии обрезанных мало. Джерард часто рассказывал, как был единственным в классе иудеем, как страдал от насмешек, когда после физкультуры принимал душ, так что, по его мнению, вряд ли Лидии раньше случалось иметь дело с представителями его веры. Сама мысль о том, что она спала с обрезанным, значила: либо он заблуждался насчет ее непривлекательности (а это, по его мнению, невозможно!), либо иудеев в Англии больше, чем он думает. Это последнее было особенно ужасно, поскольку лишало его ощущения собственной уникальности: оказывается, таких, как он, лишенных кожи, полно, просто ему не повезло с ними встретиться, учась в школе! Говоря об утраченной в младенчестве крайней плоти, Джерард часто пользовался выражениями вроде «лишенный кожи», даже «обделенный», хотя я так никогда и не мог понять, чего ему не хватает. Если у тебя никогда этого не было, как можно чувствовать себя обделенным? Но Джерарду удавалось. Впрочем, по-моему, его мировая скорбь по этому поводу была способом сообщить себе душевную глубину на время общения с девушками и потому несколько надуманной.
Это самое общение – сага об удалении крайней плоти, по меткому выражению Лидии, – было делом опасным, но, насколько я понимаю, Джерард играл на собственной открытости, искренности, простодушии и способности смеяться над собой. Он рисковал быть воспринятым как жертва странного и жестокого безумия, но, с другой стороны, из женщин его мало кто забывал. Разумеется, такими методами он пользовался не каждый раз. Козырной картой все же оставалась бессонница.
– Ты спала с ним, я же слышал, – сказал Джерард. В скобках замечу: это вряд ли, поскольку палатка Плохого Мальчика находилась в доброй сотне метров от наших.
– Ты ослышался, – возразила Лидия. – Я спала в его палатке, и все.
– Тогда кто такой Эрик? – спросил я, готовясь сменить тему.
– А ты откуда знаешь? – зазвеневшим от гнева голосом осведомилась она.
– Просто слышал, что у тебя новый парень и зовут его Эрик.
– Если уж ты спросил, Эрик мой… – начала Лидия.
– Не переводи разговор. Если ты с ним не спала, откуда доносились те звуки? – не отставал Джерард.
– Это я спал с его сестрой, – сказал я, что было наглой ложью, но хорошо пришлось к слову, было неожиданно и украшало беседу, а главное – Джерард мне позавидовал. Не тому, что я спал с ней, – уверен, она ему не понравилась, – а тому, что я вообще спал не один. Что судьба послала мне женщину, переспать с которой я был не прочь, а ему не послала никого. Так бы оно все и закончилось, ко всеобщему удовольствию, но я позабыл об Элис.
Я не столько видел, что Джерард улыбается, – соблюдая правила хорошего тона, он устроился на заднем сиденье машины, пустив вперед Лидию, – сколько чувствовал его улыбку затылком.
– Очень интересно, – заметил он.
– Я пошутил! – не сдавался я, сбавив скорость, чтобы без эксцессов объехать стадо тонкорунных домашних животных, из которых, если не ошибаюсь, делают свитера.
– Эрик – мой… – повторила Лидия.
– Ну да, ну да, – усмехнулся Джерард. – Хорошо тебе было, а?
– Эрик – мой… – снова завела Лидия. Хотя видеть ее глаз я не мог, по ее тону я понял, возникло впечатление, что слезы хлынут вот-вот.
– Я с ней не спал.
– Вчера ночью тебя не было в палатке.
– Эрик – мой…
– Я спал в машине, с собакой.
Честно, именно там я и спал. Джерард все время портит воздух.
На слове «собака» Джерард скорчил политически некорректную гримасу и спросил:
– Ну, и как оно? Видишь ли, я провожу опрос…
– А как же тогда новый друг?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136