Чаще всего именно в этот момент доктор Прескотт распахивал дверь в кабинет и приглашал ее зайти.
«Мы готовы. Прошу».
Эти слова, произнесенные его приятным обволакивающим баритоном, неизменно пробуждали в Беверли нелепую надежду на то, что внутри ее ждет, лежа на кушетке для пациентов, мужчина ее мечты.
Беверли участвовала в этом ритуале неделя за неделей, и все ради сомнительного удовольствия просиживать зад на неудобном стуле, вести беседу сама с собой и платить за это по двести десять долларов. Сущий грабеж на большой дороге! Часто ей приходило в голову, что ее мозги гораздо лучше прочистятся, а настроение поднимется после массажа, вкусного ленча и покупки чего-нибудь «для души», причем обойдется это примерно во столько же, но как-то получалось, что она каждый раз отвергала такой вариант.
Вероятно, доктор Прескотт опутал ее сетью и настолько крепко привязал к себе, что без его регулярных проникновений в ее подсознание она становилась просто невменяемой, распад личности был налицо, а затем – прямая дорога в заведение для душевнобольных. Так или иначе, хотя она сама не могла разобраться почему, ее тянуло возвращаться в этот кабинет каждый вторник и четверг, одиннадцать месяцев в году. И так на протяжении уже пяти лет.
Август был исключением, вынужденным, но ставшим с годами уже привычным и даже желанным перерывом. Доктор Прескотт, как и многие другие психиатры, практикующие на Восточном побережье, на месяц переселялся в Труро, маленький городок поблизости от оконечности мыса Код, штат Массачусетс. Должно быть, там делалась скидка приезжающим на лето «психам», или их туда заманивали чем-то иным, но ежегодный отъезд психиатров на каникулы в одно и то же место ассоциировался у нее с поведением горбатых китов, пересекающих океаны, чтобы в определенной точке земного шара произвести на свет потомство. Воображение рисовало ей картины того, что собой представляют берега мыса Код в такое время – пляжи, заполненные бледными, без признаков загара мужчинами в закрытых купальных костюмах и носках почти до колен, беспрестанно задающими друг другу вопросы типа: «Если я брошу вам в лицо горсть песку, то какие чувства вы при этом испытаете?» Она была рада, что проводит лето в Хэмстеде. Ни один психиатр, даже берущий по двести десять долларов за сеанс, не мог себе этого позволить.
Она посмотрела на врача. Доктор Прескотт всегда выглядел одинаково и одевался однообразно – клетчатая рубашка, застегнутая доверху, серая жилетка, отглаженные брюки цвета хаки. Вообще-то он был привлекательным мужчиной, но Беверли ни разу не сказала ему об этом. Предполагалось, что она должна говорить в присутствии врача обо всем, что думает, выкладывать в своих монологах любые мысли, в том числе и о чувствах, которые пробуждает в ней психиатр, но в некоторых ощущениях ей было неловко признаться даже ему. Время не проредило густую поросль его каштановых волос, зачесанных назад на затылок, чтобы открывался внушительный рельефный лоб. Его лицо без единой морщины и хрупкое телосложение создавали впечатление человека без возраста, вернее, неизменного возраста, подходящего для его профессии. На вид ему можно было дать сколько угодно – от тридцати восьми до шестидесяти лет.
Доктор сохранял полную неподвижность во время всех сеансов и, казалось, не догадывался о ее маленькой нужде, заболевшей пояснице и о множестве иных причин, заставлявших Беверли иногда ерзать на стуле. Он позволял себе шевельнуться только в конце отведенного ей часа, когда снимал роговые очки, склонялся над раскрытым блокнотом и сверялся со своим расписанием.
– Итак, в следующий раз мы увидимся во вторник. Вторник и четверг, вторник и четверг. Что, он не мог запомнить это за пять лет регулярных встреч, не заглядывая в свой календарь? Две сотни плюс десятка, больше восемнадцати тысяч долларов в год за часовое свидание, которое на самом деле длилось минут пятьдесят. Только в ненормальном мире психиатрии пятьдесят минут считаются часом.
Недостающие десять минут, по мнению врача, требуются на то, чтобы она заглушила в себе рыдания, гнев, отчаяние, подчас проглотила окончание уже начатой ею фразы, сберегая ее до следующего раза, и закупорила все разбуженные эмоции надежной пробкой. Беверли будет отослана обратно во внешний мир, а ему эти драгоценные минуты достанутся в виде оплаченного простоя, положенного по законам, установленным для себя самими же «психами».
– Мое курение вас не раздражает? – спросила Беверли. Прежде она никогда не интересовалась, как он относится к тому, что она приканчивает одну сигарету за другой.
– Почему вы об этом спросили? – Тело доктора Прескотта, казалось, составляло единое целое со стулом, на котором он сидел.
– Мне просто пришло в голову, что вы из вежливости не признаетесь в этом.
– И подумав так, вы почувствовали?..
Вот оно опять! Типичный для «психа» ответ. Ну и черт с ним! Неважно. Она не собиралась подвергать анализу свои укоренившиеся привычки. Беверли замолкла, ощутив, насколько она сегодня устала. Сколько бы крупиц знания о себе ни наскребла бы она сама, отвечая на его вопрос, на это не стоило тратить усилий. Все равно останутся необъяснимыми невероятные перепады в ее душевном недуге.
– В прошлый раз мы обсуждали то, что с вами случилось в День памяти, – напомнил психиатр.
«Мы ничего не обсуждали, – подумала Беверли. – Я говорила, а вы сидели молча, как истукан».
Она иногда сомневалась, слушает ли ее доктор Прескотт, или он, вперив в нее взгляд, на самом деле размышляет, не слишком ли поистерлась его жилетка, не потребил ли он лишние калории за завтраком или сможет ли он позволить себе приобрести новую «Тойоту Камри» с кожаной обивкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123